Пожертвовать, spenden, donate
Главное меню
Новости
О проекте
Обратная связь
Поддержка проекта
Наследие Р. Штейнера
О Рудольфе Штейнере
Содержание GA
Русский архив GA
Изданные книги
География лекций
Календарь души35 нед.
GA-Katalog
GA-Beiträge
Vortragsverzeichnis
GA-Unveröffentlicht
Материалы
Фотоархив
Видео
Аудио
Глоссарий
Биографии
Поиск
Книжное собрание
Авторы и книги
Тематический каталог
Поэзия
Астрология
Г.А. Бондарев
Антропос
Методософия
Философия cвободы
Священное писание
Die Methodologie...
Печати планет
Архив разделов
Terra anthroposophia
Талантам предела нет
Книжная лавка
Книгоиздательство
Алфавитный каталог
Инициативы
Календарь событий
Наш город
Форум
GA-онлайн
Каталог ссылок
Архивные разделы
в настоящее время
не наполняются
Поэзия

Лазаренко Ирина

Из света, мечты и отчаяния...

Глубинка Баба снежная в пёстрой косынке, Окружённая ряженых рожами, Как живётся в далёкой глубинке? Что в тебе до весны заморожено? Как давно надевала платьице? Прогоркает губная помада, Оторвавшейся пуговкой катится Жизнь туда, где хоро́м громада. Там снежинки падают замертво – Небо тихо стреляет дробью. Над людской суетою замерло, Словно ворон на ржавом надгробье. Громко чавкают «ходики» дедовы, Потихонечку время жуётся. Баба справится с нежностью, бедами, Ей, как предкам, всё так же живётся. Кинет в печку дровишек берёзовых, Шаль – на плечи, возьмётся за спицы. К ней влетит сказкой в сумерках розовых, Рассыпаясь на звёзды Жар-птица! В светлой горнице сердцем оттаяв, Запоёт баба песнь с домовушкой, Вынет гусельки «made» из Китая. Скоморошик-комар с белой мушкой До упаду начнут выкомариваться – В Святки ночи дверей открытых, А потом пойдут в баньке попариться И бельишко стирать в корыте. Утром станет опять баба снежною, На работу пойдёт вперевалку. Улыбнётся: «Весною!» – с надеждою... Ошибаются часто гадалки. Эх, российского сердца глубинка, Не зайдёт в тебя просто прохожий. Ты, как в сказке, в платке-невидимке, Чтоб тебя до поры не тревожить. В оттаявшем сердце... Порхает Ветер с волшебной гребёнкой Над кудрями ивы, над плешкою вяза. Горбатится старость берёзы-бабёнки, То белой полоской, то драной-чумазой. Опять прихватили набухшие почки, В оттаявшем сердце колотится птица. Она, неба синь жадно пьёт по глоточку, И хочется жить под небесной божницей. Вернуть просит голос, согнувшись в поклоне, Дрожат её пальцы, растрёпаны косы. Немую молитву берёзы-тихони Пичуги разносят... В морозных засосах Окно серебрится, припудрено пылью, Невесты нарядец до нитки изношен. Меж рам бродит сонная муха. Где крылья Повесила осенью? Вспомнить не может. В сто солнышей лампу Весна вкрутит в тучи, Найдутся пропажи, начнутся починки. Охрипшим-скрипучим, плакучим-горючим Вернёт голоса и разгладит морщинки. Грусть Не криви душой, любимый. Я в тебя смотрюсь. Под рубахой пилигрима Носишь в сердце грусть, Ищешь дом её, заросший Горечью обид, Там, где старый клён ладошкой Ставни теребит. Ей сидеть бы во светёлке, Вышивать и прясть, Но в стогу её иголка, В пяльцах ржа да грязь. Не женись на ней, мой ладо, Не сади садок. Будешь жечь пред ней лампаду И лежать у ног. У брюхатой, ненасытной На твою вину. В пуповине, петлей свитой Народит войну. И навек с тобой разлука. Станешь ты отцом, Чтобы по ночам баюкать Дочь с твоим лицом. Пять букв Утро, рассветом наспех заляпано, Втиснуто в лоно седой электрички. Хмурое, бродит с протянутой шляпой; Есть папироска, но кончились спички. Шмыгает носом:– Подайте служивому. За огонёк я отдам всё до крошки. Ночка краюху луны положила, Вот – забирайте её звёзды-брошки. Курит. Туман над вагоном клубится. Катится Солнце, открыв небу очи. Полог откинула ранняя птица, Милует свет его, вьётся, хлопочет. В пыльном окне, зацелованном мухами, Кружатся чёрные избы да ёлки. Станций с назва… с пирожками-старухами, Красные шапочки, старые волки. В серых подтёках окошка чумазого Слово «люблю». Подноготную грязи Кто-то унёс, и сияет алмазами Вечное чувство небесною вязью. С приправой влюблённого лепета Она взлетала легко, едва оттолкнувшись Увесистой пяткой от пола, Вечно заляпанного чем-то Клейким, тягучим и сладким. Дышали радостью грудки, выпрыгивая Из тесного лифчика. Сквозь завесу столетней завивки, Светилось курносое личико, Глазёнки – две бледно-зелёных, Смешливых заплатки Из нежного ситчика. Взлетал он легко. От смеха уши порхали Бабочкой трепетной, Услышав волшебное: «Ку-у-ушать!» С приправой влюблённого лепета. Слышит ли Бог в своём царстве сказочном Подобное райское пение? Любовь – это!.. Ах, это – любовь... – Не верьте – не жалость с терпением! Любовь – две ноги бегущие В стоптанных штиблетинах. Да-да! В одном направлении: Левая, правая, несущие одну **** (назовём её – «бытом») Любовь – рубаха, сердцем стираемая, В четыре руки над корытом Склонившемся. Соприкоснувшись – Сливаясь до капельки душами. Распятая на верёвке для сушки Приподъездными клушами, Прибором для штопки вход в рукав Наспех зашитым... Ха-ха! Ушлые... Она взлетала легко в его распахнутые Настежь объятья. Он – с места, и вместе с нею, держась За подол её лёгкого платья. Да, держался за женскую юбку, потому, что Мужчиной был сильным! Она для него стала небом, и платья дарила На крепкие крылья. Ему, набросив на спинку Поющей скрипичной кровати С душою Амати... Соприкоснувшись поплывшими лбами... Чудо, ты моё сказочное, с глазами-тусклыми звёздами, Как будто самые яркие другим незаслуженно розданы. Смотать бы морщины твои в клубок, связать тебя спицами заново, С птицей у сердца, чтобы нашлась забытая флейта Рязанова. Чтобы в саду среди брошенных гнёзд было нам райски-шалашево. Было не страшно с тобою стареть, радугу в теле донашивать, В зеркале пыльном свой образ стирать и дорисовывать прошлое. Вынесли волны со лба – на мели брови твои скоморошные. Пара рыбёшек под ними глядят – замерших: «что будет с нами?» Что? Удивляться и удивлять, соприкоснувшись поплывшими лбами. Небо моё остриженное... Небо моё остриженное, Чуть постаревшее за зиму. В ультрамариновых выжимках В поисках ножниц излазили Чайки, вороны и голуби: «Тоже смогли бы, чем хуже мы?» – Глупые птичьи головы, Ветром колючим простужены. Небо моё остриженное, Брошенное по осени. Я в тишине твоей выжила, Солнце скрипящим колёсиком. Выкатилось, начинаются Сказочные превращения. Чудо не трогайте пальцами, Чтобы не сбросить вращение. Где-то на станциях стриженных Две пересадки с помехами... Скоро над нашими крышами – – Ну же, встречайте! Приехали!.. *** Как жаль... не хватило мне ткани на счастье – Делилось по нитке, делилось на части. Мне счастьице надо простое, из ситца. Сама бы сшивала, связала на спицах Ажур на подол, чтобы стало длиннее. Ах, было б оно, растянуть я сумею. А!.. Было с лоскутик – была на работе, Для счастья – в три смены, в субботы – субботник. В воскресник воскресло и улетело. Осталось от счастья бренное тело. Выходит, что голое счастье. Украшу... Пуговкой бабушки. Буду донашивать. Одиночие Первая любовь… – как с Богом встретиться. Дальше, как парсуну, лишь по памяти Целовать, стать добровольной пленницей, В ожидании её блажить на паперти. Может, кто подаст? А время катится С красотой цветущею по ягоды, Подрастает, ширясь девы платьице, Пояском затянутое натуго. Золушки мечта – босая – «мать её!» А любовь? В чужих забыта простынях. Нимб – в обмен на противозачатие, На молитву: «Пронеси мя, Господи!» Пронесёт. Посыльный натаскается – Яблоки в сады чужие с грушами. Будет их просить вернуть, и каяться, Баба, веря в то, что не надкушены; Ни святыми, ни блаженными, ни бесами. Долго ждать. Средь пронесённых очередь, От простого мужика – до кесаря. От любви – до ночи одиночия. Бабы-бабочки Бабочка в животе Сбежала в аорту: Спасии…те! …-те… Нашли – приговорили к аборту. Проткнули иголкой Сердечко и брюшко. Страдала недолго Бабочка от Андрюшки. Видимо по причине; Жила она мало, Едва различима – Назвали Шалавой. Выдали под расписку С душой окукленной, Летела низко над снегом В коробке облупленной. В ночь девятую Расцвёл её кокон. Шалаву ослепшую Било стёклами окон. Cко́рбны – иконками Бывших бабочек лики, Шепчутся, комкают Углы платочков, Видно привыкли: Бабочка от Камила, Бабочка от Адама, Бабочка Михаила, Бабочка от Богдана. Скошенная музыка Трава на поле брани полегла, Так буднично, под пьяненькие маты. Ещё с утра была она брюхатой, И хлопотала бабушка-пчела, Набив перину одуванчиковой ватой. Коровок божьих пас жучок босой, Лелеял он букашечные думки. Калачики в его пастушьей сумке Ещё не скошены безжалостной косой, И по́лны сладостной росой бутонов рюмки. Кузнечик наковал смычков и флейт. Сверчкам хватило бы на лето и на осень. Ах, кто бы знал, что музыку их скосят? И цокотуха, чтоб казаться зеленей, Пыльцою пудрила свой конопатый носик. Паук латал разорванный гамак. Пылинку сини неба – незабудку Обнял вьюнок. Забудет за минутку, Едва наденет свой вечерний фрак, Прильнув к цветущей кашки пышной грудке. Очки свои искала стрекоза, Гудела муравьиная слободка; Совместно раздобыв колпак от водки, Считали голоса; кто «против» – «за» – Построить из него большую лодку. Не ведали, их приговор – «газон», И угораздило же в городе родиться. Не кошкой, не машиной, и не птицей. Тянуться сквозь асфальт или бетон... По правилам – газонам надо бриться. Спасибо, что травы бесцветна кровь, А жители её тихи и ме́лки. Так – наш мирок у Боженьки в тарелке, И слышит ли: «Не, дай!..» «Спаси!» «Укрой!» Из наших голосов свирель-сопелку? Вира! Поначалу ей дарил перья, Перевязанные ленточкой алой. Принимала, изумляясь: — Не верю!.. Мол, прекрасней ничего не видала. Он в день свадьбы из спины выдрал крылья, И остался на семейном насесте. Улетела без него эскадрилья, Он крылатым станет лет через двести. Был готов для любимой на части Разобрать свои душу и тело, Лишь бы дева стала ангельской масти, И когда-нибудь с ним в рай улетела. Надевала крылья к разным нарядам, Всё гадала: — От Galliano? От Gucci? Подбирала к ним духи и помады, — Терпеливо ждал когда их приручит. Перекрасила в пепельно чёрный По чёртовски продвинутой моде. Отстираю – думал ангел придворный, — Пусть вороной супруга походит. И однажды она... улетела Прихватив чемодан и квартиру. Он смотрел в небеса ошалело, Чей-то голос за спиной шептал: – Вира!.. Бродит где-то по земле человече, Прячет крыльца под горбом из тряпицы. От подушек чужих в перьях венчик. Знают – ангел он, одни только птицы. *** Если горсточку неба синего Смешать с травой зелёною, Солнца желток добавить, Радуги – самую каплю. Взбить ветреным венчиком в пенку, Подсыпать смешинки подснежников, Веснушек сто грамм апельсиновых. И!.. Раскрасить серую цаплю. Усмехнёшься, скажешь: – Вот ещё, Какую-то цаплю раскрашивать… Жабы смеялись бы вслед ей, Красоту измеряя квамером. А что же вы, люди, глядя На цаплю, никак не заплачете? Весна кругом, а цапля-сиротка В пальтишке стоит сером. Рубин Когда умолкает последняя птица, И звёздного неба пустеет казна. Планета является с маленьким принцем, И светит в ночи, как большая луна. Когда-то любил он одну королеву, Его «королём» называла, шутя, И принц вил гнездо для фамильного древа, И деньги свои он копил на коня. Сказала, – владенья его маловаты, Он тотчас к планете достроил балкон, И вырастил розу – хотела из злата. И цвет, мол не тот, некрасивый бутон. Мечта королевы-красотки – корона, Поносит, вернёт, он – её господин. Пусть только увидят на свадьбе дракона. И сердце своё принц отдал на рубин. Он каждую ночь в ожиданьи любимой Стоит на балконе один сотню лет. Его королева проносится мимо. На шее в рубинах искрится колье. Когда умолкает последняя птица, И звёздного неба пустеет казна. Планета является с маленьким принцем, И светит в ночи, как большая луна. Из света, мечты и отчаяния... Снежная королева Снегурочку-пугало Наряжает в белое платьице. Вздыхает: – Куда мир этот катится? Где дедки и бабки криворуких детей и внуков? Как будто их наспех слепило Вселенское чрево. Ну, вот и готова кукла для Кая. Ему для потехи, пусть забавляется. (щурится близоруко) Герда, слишком ещё живая, Морозишь, морозишь ей личико, Снежным гребнем – по волосам да с инеем. Седина на них тает – греют мечты согреть глупого Кая. Солнцем искрятся глаза её синие, В голове её бабочки, бабочки… Смешная старуха! Вышла, в платке из козьего пуха Несёт кота женихаться – глупая деревенщина! Смеяться бы, да смеяться... – непозволительная роскошь. Проснётся, боюсь во мне женщина. Бывшая, земная... Тссс! Не говорите об этом Каю. Сошёлся свет клином на этом олухе, Желание королевы – дело принципа. Простолюдин, мечтавший стать принцем, С последним грошом в кармане Бежит покупать Герде розы. Торговка, завидуя, снова обманет. Об этом синдроме писал параноик-датчанин. Да-да... у смертных есть сердце, И в нём слово «вечность» сложила сама Любовь Из света, мечты и отчаяния, и Бог только знает чего там ещё намешано. И я свои санки к большим привязала когда-то. И Снежный король целовал меня в губы, В ушанке отцовской потешную... И маленький Ханс пошёл босиком за мной на край света… Бабка Алёна Бабка Алёна с избёнкою слепнут. Рёбра теряет иссохший плетень. Тянется тощий подсолнух, нелепо, Рваную шляпу надев набекрень. Песня ли, всхлип залетевшей в сад птицы? Старые хаты легли вечным сном. Смотрит в пустые колодцев глазницы Серое небо, соря серебром. Бабка Алёна подставила плошку. Песню поёт, воду в ступе толчёт. Много годочков живёт понарошку. Всё-то хозяйство: кот, бог и чёрт. Осень сидит допоздна у Алёны, Штопают деда шинель, для заплат, Чёрт со двора носит листушки клёна. Вместе с войны – он и старый солдат. Дедка по звёзды ушёл, взяв лукошко. Баба Алёна ждёт его год. Часто Луна подаёт знак в окошко, Мол: «Подожди! Дедка всё ещё жнёт». Божья коровка носит на рожках Месяца серп по лугам облаков. Бабка Алёна сидит на порожке... Если на Землю смотреть – глубоко. Ждёт. Дед вернётся! А – нет, так Алёна Вместе с котом – к звёздам, ведом ей путь. Выйдет, пожитки оставив избёнке Чёрту накажет: «Смотри, не прокудь!» Млечность лакает лунная кошка, Падают звёздочки с тучек седых Прямо Алёне в сухие ладошки – Дедка всё жнёт, мол, ещё подожди… *** Мечтает сверчок стать Гагариным, Искрится и флейтится ночь. А месяц на облаке барином Разлёгся. Закончился скотч, И сыплются звёзды-оторвыши, Где их не ступала нога. Со шляпы рогатого сторожа – Побегать босыми в лугах. Свой свет подарить на фонарики Братишкам своим светлячкам. В земном притяженьи Гардарики Поляны подобны сачкам. И звёздочки в них остаются, Их часто встречаешь и ты – Влюблённых в Землю безумцев – Её полевые цветы. Небо Выбор велик: сердцеед-Казанова, корсар... Изжёванные чужими губами «люблю», В пятнах слюны и клея Лелеет, как редкие вещи, еврей-антиквар, Из прорезей окон-глазниц, сквозь гофры прищур Перед зеркалом млеет – Впору пришёлся старинный поэта пиджак, Тахикардией чувств безответных, С подкладкой истрёпанной слева. Надевший лицо тысячи страдающих жаб, Он тащит стареющего телом Пьеро К вечно молодой королеве. В сердце своём, клялась хранить его образ всегда. Долго искала средь россыпи блёсток, Брошей ослепших, перьев, Нашлась, им обещанная с неба звезда, Но… лик его, с взглядом любящих глаз Был безвозвратно потерян. Глубже вонзается узел бархо́тки в висок… Помнит, в юности был на отца похожим – Так говорила бабка, – В каком-то далёком тысяча девятьсот... Отмыться бы до себя, но Маски не могут по-настоящему плакать. Лишь смерть очистит его лицо от сухой кожуры. Он станет похож на себя, Не осуди в закулисье народ, не ахай, Увидев в смотрящем в небо небо, Не плачьте над ним навзрыд. Каждый под маской, своей испуганной птахой.

Дата публикации: 09.02.2017,   Прочитано: 3225 раз
· Главная · О Рудольфе Штейнере · Содержание GA · Русский архив GA · Каталог авторов · Anthropos · Глоссарий ·

Рейтинг SunHome.ru Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика
Вопросы по содержанию сайта (Fragen, Anregungen)
Открытие страницы: 0.09 секунды