Первая лекция
Вторая лекция
Третья лекция
Четвертая лекция
Пятая лекция
Шесттая лекция
Седьмая лекция

 

Как я это сделал в начале нашего мюнхенского цикла лекций, так я позволю себе и на этот раз, пользуясь первым часом лекций, сделать своего рода вступление к тому, что предполагаю сообщить в следующие дни.

Первая мысль, которая появится у вас в начале нашего цикла, будет, может быть, связана с тем, с чего мы начали именно этот мюнхенский цикл несколько лет тому назад, а именно - с нашими художественными выступлениями. И если мне самому позволено будет выразить мысль, которая наполняет мою душу в связи с этим обстоятельством, то это будет мысль глубочайшего удовлетворения, что как в прошлом году, так и в этот раз мы смогли начать выступления реконструкцией Элевсинских мистерий. И я говорю и особенно подчеркиваю, что в связи с этим мюнхенским циклом лекций мне это дает величайшее удовлетворение. Так как в этом году нас порадовали более широким посещением, чем в прошлом году, то не лишним будет, пожалуй, пользуясь этим случаем, повторить те несколько слов, которые я уже часто позволял себе высказывать именно здесь, в Мюнхене. То, что связано с этой Элевсинской мистерией, стоит в тесной внутренней связи с теми стремлениями и исканиями, которые мы здесь, в среднеевропейских странах, в течение уже многих лет называли в качестве главного интереса наших исканий. Мы начали наш цикл перед очень маленьким кругом лиц, перед кругом, из которого теперь, собственно, только немногие, весьма немногие, остались верными нашему течению. Мы начали много лет назад в Берлине, примыкая непосредственно к тому, что было сделано нашим высокоуважаемым Эдуардом Шюре для теософского движения в деле реконструкции Элевсинской мистерии и изображения посвящения, посвятительных принципов самых различных времен и народов. Этим мы, так сказать, сделали своего рода вступление к нашему теософскому движению. И теперь, после ряда лет, в течение которых мы имели возможность сценически воспроизводить здесь, в Мюнхене, многое из того, что проистекло из души Э. Шюре, мы позволяем себе рассматривать то, что смогли сделать как своего рода закрепление того, что сочеталось с ощущениями и мыслями в нашем небольшом кружке, в связи именно с этой исходной точкой наших стремлений-исканий. И если бы я хотел охарактеризовать то, что с этим связано, то я бы сказал так: "Из того чисто спиритуального, действенно спиритуального способа, как эти вещи проявлялись перед нашей душой, вытекала внутренняя уверенность, внутреннее доверие, которые давали нам возможность сказать: если наряду с тем, что имеется в нашей душе в отношении теософских стремлений, мы дадим доступ в нашу душу и этим чувствам и ощущениям, то можем надеяться, что, по крайней мере, хоть немногое нам удастся сделать". Это нам говорили вначале сами вещи, это нам говорили их глубоко проникающие в духовное способы проявления и еще, так сказать, протекшие с той поры годы. Какая вера могла быть у нас тогда в начале и в течение последующих лет? Важность момента (я подразумеваю "момента" в мировом историческом отношении) в деле развития человечества - вот вопрос, который встал перед нашей душой. И перед нашей душой встала мысль, что для эволюции человечества является совершенно закономерным, что в наше время в человеческие души стремятся проникнуть новые силы, и именно силы духовной жизни, если эти души хотят встретить те требования, которые настоящее и ближайшее будущее время предъявят к их внутреннему. Я хочу в связи с этим указать на нечто личное - что для меня, однако, не является личным. Многие годы до того, как мы приступили к нашему теософскому движению, я неоднократно имел случаи беседовать о многих душевных вопросах с вышедшим уже в высшие миры немецким историком культуры Германом Гриммом. Во время прогулок от Вейсера в Тифурт, а также и в Берлине, было высказано много мыслей о тех требованиях, которые наше время предъявляет к духовной жизни, о том, что в соответствии с природой необходимо нашему времени, и о том, как в процессе европейского развития человечество занималось поисками своих целей и старалось разобраться в своей душевной жизни. Во время разговоров с этим столь интересующимся всеми вопросами духовной жизни Запада Г. Гриммом одна мысль всплывала постоянно: какая имеется у европейского человечества возможность смотреть назад - на ряд протекших столетий или на последние два тысячелетия? Какая у него, в сущности, возможность смотреть так, чтобы европейский человек, смотря на свою душу и испытывая ее потребность, задался бы вопросом: "Что доступно моему пониманию, что мне понятно из происходящего вокруг человеческого, потребного для моей душевной жизни?" - чтобы европейский человек мог при этом сказать: "Как ни непонятно весьма многое из частностей жизни, однако кое-что я могу связать с тем, что сам переживаю, если с точки зрения истории поставлю новые времена перед своей душой". Так, даже те весьма сложные обстоятельства, которые наблюдались в Римской империи во времена Цезаря или даже в период республики, представляются, можно сказать, понятными европейскому сознанию нового времени. Когда современный человек хочет понять эти души, то он все же может в них разобраться, хотя они и далеко отстоят от того, что он сам может чувствовать и мыслить. Совершенно иначе обстоит дело, когда душа оглядывается на древнюю Грецию. Только если не вдаваться слишком глубоко, если не проникаться слишком глубоко тем, что можно назвать человеческим рассудком, то можно сказать, что современному человеку греческий дух (Griechenfum) может быть столь же понятным, как римский дух (Romenfum) и последующие времена. Когда, отступая назад, доходишь до Греции и открываешь свою душу тому, что сообщается в различных исторических трудах, то начинается нечто непонятное. И мне хотелось бы в качестве безусловно ясного и понятного привести те слова, которые часто говорил Г. Гримм: "Такой человек, как Алкивиад, для нас настоящий сказочный принц по сравнению с Цезарем или с теми, которые жили во времена Цезаря. Совершенно в ином виде представляется нам вся греческая жизнь, иначе представляется человек того времени и сочетавшееся с ним божественное; совершенно иначе представляется повседневная жизнь того времени и то, что можно назвать излиянием лучей божественного в повседневную жизнь, и совершенно иначе представляется вся душевная жизнь человека, жившего на почве древней Греции. Особенно ясными становятся эти вещи, если даешь этим образам воздействовать на свою душу, например, образам Гомера, Эсхила или Софокла. В сущности говоря, они могут стать в современной душе значительнее, жизненнее, чем образы, о которых говорит история. Если исходить из такой мысли, то на основании всего того, что дает современное образование, можно сказать себе так: чем дальше мы уходим в глубь человеческого развития, тем в большей степени человек представляется связанным со сверхчувственным, которое бросает свет в его душу и проявляет свое влияние в его душе. Совершенно новое чувство открывается, когда не поверхностно, а основательно подходишь к греческой душе. Поэтому получается совершенно особенный результат, если отдаешься воздействию литературных произведений исторического характера, написанных в течение периода европейского развития. Историки пишут о различных временах, вплоть до римского времени, как о чем-то таком, что они осилили. Какого бы вы ни взяли историка, вы найдете, что он пользуется современными чувствами и ощущениями для всех времен, вплоть до римского периода, округляя и оживляя изображаемые им образы. Если исходишь только из исторических описаний, то греческие образы, даже относящиеся к более поздним временам, представляются как бы в виде силуэта или теневых картин. Исходя из этой мысли, попробуйте проверить это хорошенько даже на лучших исторических писателях. Образы эти не могут оживиться, не могут стать жизненными. Кто из людей, обладающих настоящим чувством, пониманием человека, твердо стоящего обеими ногами на земле, решился бы утверждать, что какому-нибудь историку удалось когда-нибудь выставить какого-нибудь Ликурга или Алкивиада в таком виде, как это, например, возможно по отношению к Цезарю? Таинственной представляется человеческая душа, когда мы обращаем свой взор к временам Греции. Таинственной представляется она взору, если он хочет охватить ее только обыденным сознанием. И только тот получает правильное ощущение, кто ощущает это таинственное. Тут можно, конечно, поставить вопрос: что ощущала бы греческая душа по отношению к столь многому, вызывающему такую полноту ощущений и полноту понимания у европейской души? Возьмем раннюю греческую душу. При помощи того, что нам дает Теософия, попробуем проникнуть в чувства этой греческой души. Спросим себя, что почувствовала бы греческая душа по отношению к образам и представлениям, связанным с грехопадением или с развитием и изображениями древней истории, которые являются столь понятными европейской душе более позднего времени? События в раю, все происшествия более позднего времени, изображаемые в Ветхом Завете, - все это было бы весьма чуждо греческой душе, столь же чуждо, как чужда сама греческая душа современным людям. Искушение в раю, история Адама и Евы, как они жили, например, в средние века или в новое время - все это можно мысленно вложить в греческую душу так, чтобы она это всецело поняла, поняла так, чтобы это можно было назвать пониманием. Поэтому и необходимо, чтобы мы сперва так подготавливали нашу душу, чтобы это совершенно иного рода время сделалось снова понятным для нас. Когда мы все это по-настоящему обдумываем, тогда мы только полностью ощущаем, что нам, собственно, принесло новейшее время. - Когда в последнее воскресенье опустился занавес после последней сцены Элевсинской мистерии, мне пришла в голову такая мысль: как мы должны быть благодарны, что имеем возможность обращать душу и взоры на процессы, характеризующие эту греческую душу в ее ощущениях и переживаниях, а также, что мы в состоянии располагать в зрительном зале душами для созерцания всего этого, у которых возникает мысль, что в процессе человеческой земной эволюции при переходе от эпохи к эпохе человеческая душа меняла форму и научилась совершенно иначе ощущать и свое окружение, и свою собственную жизнь. В течение ряда лет мы стремились понять, как жили человеческие души в начале земного развития, когда внешняя телесность и, вместе с тем, внутренняя душевная жизнь были совершенно иными, чем впоследствии. Мы старались понять, как человеческие души жили в атлантическое время и в послеатлантическое, и перед нами открылась возможность сказать: "О человеческая душа, сколь многообразно изживала она в нас свою жизнь! Душа, находящаяся в нас, прошедшая целый ряд воплощений не для того, чтобы переживать все одно и то же, а чтобы постоянно переживать все новое, сколь многообразным способом изживала она себя в нас! Итак, попытаемся, сидя в зрительном зале, забыть то, что нас непосредственно связывает с нашим временем, и без каких-либо предвзятых мыслей воспринять объективно то, что в совершенно иные отдаленные времена души именно душевно называли своей собственностью. Не следует прибегать при этом к рассудку - надо лишь отдаться непосредственному ощущению, и тогда окажется, что процессы, которые развертываются в реконструированной Элевсинской мистерии, заключают в себе все то, что разнообразнейшим образом пережили души людей, начиная с самых темных низов до духовного света, от ощущения страдания до блаженства. И тогда совершенно просто, наивно, непредвзято, но зато, может быть, тем вернее в нас проявляется чувство того, что испытывал грек, когда произносил такие имена, возникали такие представления, как Деметра, Персефона, Дионис. Когда в нас пробуждаются эти представления, то появляется возможность возникновения изнутри перед нашей душой целых мифов. Будучи людьми, мы живем во внешнем физическом мире. Мы знакомимся с ним при помощи наших чувств, при помощи душевных переживаний и при помощи переживаний нашего рассудка и ума. В настоящее время мы чувствуем нашу душу совершенно особенным образом независимой от внешней жизни окружающей нас природы и от всего того, что в природе скрывается. В такой форме, как человек ощущает все это в настоящее время, греческая душа не могла бы ощущать. Отчуждение от природы, мысль, что надо покинуть чувственный мир для того, чтобы проникнуть вверх, в духовные миры, была бы греку еще непонятной.

По-своему, однако, грек чувствовал, что существует большое различие, значительный разрыв между тем, что во внутреннем человека можно назвать духом, и тем, что можно назвать душой, всем духовным и всем душевным. Каждое из этих слов вызывает в человеке переживание: две различные и, вместе с тем, тесно примыкающие друг к другу области - душевное и духовное. Когда мы обращаем свой взор на сцену тотчас в начале представления, то видим Деметру, стоящую в гордой непорочности перед Персефоной, убеждающую ее не вкушать плодов, которые может дать Эрос; когда мы обращаем взгляд на эту Деметру, то видим в ней все, что человек называет духовным, о чем он говорил: "Он принимает в этом участие как дух". Но вместе с тем он видит также, как в пределах земного мира это духовное соединено с самым чувственным, с самым материальным. Деметра - богиня, производительница полевых плодов и представительница внешнего благоустройства и морального порядка в человечестве - человеческий дух, непорочно и гордо противостоящий многому, обычно живущему в человеке, но тесно связанный с внешним чувственным миром и пронизывающий его, - таковой стоит перед нами Деметра. Персефона встает перед нашим внутренним взором как нечто, пробуждающее в нашей душе представление о душевном, связанном с индивидуальной жизнью человека, благодаря тому, что человек испытывает земные страдания и земные радости. Если душа хочет себе представить то, что живет в Персефоне, то должна чувствовать свою связь со всем тем, что молниеносно пронизывает земные страдания и земные радости. Персефона - всецело душа. Деметра - всецело человеческий дух. И когда мы отдаемся воздействию на нас Элевсинской мистерии и основные ноты, зазвучавшие при первом же разговоре Деметры и Персефоны продолжают звучать в нас, переплетаются друг с другом и снова обнаруживаются и в конце концов подходят к образу Диониса - как мы тогда находим себя всецело в Дионисе! Как все то, что в нас оживляется Деметрой и Персефоной, живет вместе с тем в Дионисе! И в последней сцене мы видим стремление человеческой души гармонически слить все душевное с духовным. Это всецело дионическое явление - от жизненной темноты к духовному свету! Я не комментирую, я не расцениваю художественного произведения, я лишь стараюсь выразить в словах те ощущения, которые могут вскрыть в человеке интимные душевные тайны, когда он видит, как перед ним развертывается Элевсинская мистерия. Никогда не придет мне в голову сказать: "Деметра олицетворяет или символизирует первоначальную форму человеческого духа, а Персефона - человеческую душу". Это было бы насилием над пластичностью художественного произведения, это значило бы применять жесткие понятия к тому, что живет в художественном произведении, подобно тому, как живут сами люди или другие существа. Однако то, что мы смеем испытывать, что мы можем ощущать в связи с душевными тайнами, о том мы смеем и говорить. А теперь воздвигнем перед собой две картины. Поставим перед своей душой позднейшее европейское сознание, которое начинает раскрываться только теперь, в наше время, и будет воплощением тех форм, на которые ему указывает теософия.

Поставим перед своей душой европейское сознание в таком виде, в каком оно проявлялось в течение столетий. Европейская душа чувствовала жизненные загадки, когда перед ней возникали картины, как первый человек - мужчина, женщина, - находясь на бесконечном расстоянии от своего Бога, перед которым он чувствовал страх, слышал искушающий голос сущности, чуждой его человеческой душе. Откуда приходит эта сущность?! Что она такое?! Каково ее родство с собственно душевным? Европейская душа, европейское сознание едва ли считают возможным выяснить себе эти вопросы. Она успокаивается на мысли, что Люцифер - существо, чуждое ей; она удовлетворяется тем, что ей известно, что от него пришло познание, но, вместе с тем, и голос искушения. И как затем, точно из мировых далей, звучат слова, которые налагают божественное наказание! По своему складу (Fassung) они обладают свойством совершенно не заставлять душу задаваться вопросом, где - в самой настоящей, самой истинной душевной жизни - обитает то, что там, извне, в макрокосме, звучит в пространстве? Попробуйте весьма прочувственно представить в образах то, что представляется как происшествие в раю; попробуйте ощутить, насколько неестественно было бы изображать это в соответствующих образах, в чисто человеческих формах. А теперь попытайтесь представить себе, насколько само собой разумеющимся является, что в тех случаях, когда говорится о наиболее интимных, наиболее глубоких душевных переживаниях греков, перед нашими глазами встает человеческий образ Деметры или Персефоны или даже человеческий образ Диониса или Зевса. Попробуйте почувствовать в этом, как бесконечно близко было греческой душе то, что проходило через макрокосм. Для характеристики этого достаточно одного слова. Это слово может быть высказано просто, совершенно просто. До тех пор, пока Элевсинская мистерия не была реконструирована нашим глубоко почитаемым другом Э. Шюре в том виде, как мы ее видим в настоящее время, ее не существовало. А теперь мы ее имеем! Достаточно лишь почувствовать то, что заключается в этих двух фразах, и все будет сказано, о чем идет речь в этом деле. Тут дело касается чего-то такого, что, как мне говорит мое ощущение, превышает всякое тривиальное выражение чувства благодарности. Далее тут указывается на все значение этой реконструированной Элевсинской мистерии для всей современной спиритуальной жизни. Затем многие души должны будут признать, что все, связанное с этой Элевсинской мистерией и историческим оживлением принципов инициации различных эпох, является тем, к чему стремится в своих самых интимных глубинах европейская природа человеческой души. Для каждого, кто относится искренне и серьезно к спиритуальной жизни, существует обязательство глубоко серьезного, святого характера вносить именно этот характер в современную душевную жизнь. Мои милые друзья! Вы можете говорить людям там, во внешнем мире, много всякой всячины о теософских вопросах и возможно, что они будут казаться удовлетворенными такими разговорами. Кто, однако, в состоянии читать в глубинах души, тот знает, в чем души испытывают потребность.

Ему понятно, что людям необходимо дать то, в чем они, возможно, и не отдают себе отчета, в чем, однако, испытывают истинную потребность в своих сердечных глубинах. Такие чувства проникли в мою душу, когда в последнее воскресенье опустился занавес после последней сцены Элевсинской мистерии. И если это представление вызывает такое чувство, то в нем, очевидно, заключается большая плодотворная и деятельная сила. И если за последние годы эта плодотворная и деятельная сила выражалась в столь многом, то мы с легким сердцем можем не обращать внимания на многое другое, что мешало и противодействовало этой плодовитости и деятельности, а в дальнейшем будет, может быть, противодействовать еще больше, чем это было за последние годы. И что не у меня одного такие ощущения, это мне показали те недели, которые предшествовали нашим мюнхенским выступлениям. Уже в первые дни наших мюнхенских постановок все видели на сцене целый ряд наших друзей так как всех их вы прекрасно знаете, то мне нечего называть их имена, что я бы иначе сделал. Одно лишь я позволю себе сказать, что все мы, сидящие здесь, можем испытывать чувство теплой благодарности по отношению к тем, которые в течение ряда недель с самозабвением, которое необходимо в этом деле, хотя, может быть, иногда и не видно, - с отдачей всех своих сил посвятили себя изучению и проникновению в те образы, которые они должны изображать. У всех их, которых вы видите на сцене, живет сознание, что они являются служителями духовного мира, что в наше время существует необходимость дать общей человеческой культуре духовные ценности и что все должно быть испробовано, чтобы влить эти духовные ценности в общую человеческую культуру.

Благоговение, которое представляющие на сцене испытывают к духовным вопросам, дает им силы охотно переносить многое, что связано с подготовками и постановками. Это необходимо отметить по той причине, что оно стоит в связи со всем нашим делом и потому что напряжение, которое они применяют, поистине слишком значительно для того, чтобы заставить их заниматься постановкой только из честолюбия, или тщеславия, или желания, чтобы ими любовались на сцене. С особенной благодарностью должны мы подумать о тех, которые, так сказать, за кулисами и, может быть, с еще большей видимостью, чем отдельные лица, изображающие на сцене, в течение ряда лет самоотверженно и с жертвенной готовностью отдавали свои возможности и стремления - а особенно возможности, что имеет еще большее значение, чем стремления - на служение именно этому делу. Мы можем смотреть как на своего рода внутреннюю карму именно нашего движения и на то обстоятельство, что у нас есть личность, которая все, что требуется для сцены, устраивает с такой полнотой, что оно не только соответствует моим личным сердечным намерениям, но, вместе с тем, проникнуто истинной духовностью. То обстоятельство, что в нашей среде находится такая личность, мы должны рассматривать как особенно благоприятствующую нашему движению в Средней Европе карму. И что эта карма является глубоко обоснованной, проявляется также и в том, что та же личность так прекрасно сотрудничала с нами во всем, что могло быть за последние месяцы сделано, например, для нашего "Календаря", который, как и все наши предприятия, служит ведь той же великой цели. Таким образом, среди тех, которые сотрудничали, не только как представляющие, но и как сотрудничавшие вообще, необходимо в первую очередь назвать фрау Ф. Энардштейн. Затем с великой благодарностью я должен назвать имена наших художников - и мне хотелось бы пробудить это чувство благодарности и в вашем сердце, - имена Волькерта, Линда, Хаса, а в этом году также Стеглица из Копенгагена. Очень многие останутся еще не названными, потому что всех их слишком много. Да, когда видишь на сцене такую картину, то совершенно не думаешь, что может быть ради последней только отделки 40-50 человек принуждены были в большем, чем этот зал, помещении ползать по полу, растягивая то, что заготовили художники, чтобы все привести в должный порядок. И такую обязанность охотно берут на себя наши теософы: они с готовностью ползают по полу, пришивая то, что должно быть пришито и что затем показывается на сцене всего только лишь на несколько минут. Зачем говорю я все это? Некоторым лицам покажется, может быть, что всего этого говорить не надо. Теософия состоит, однако, не только из теорий и пророчеств. Теософия состоит в отдаче себя в жертву, в готовности принести себя в жертву ради того, что от нас требует наше время, даже в том случае, если эти требования мы выполняем, ползая в течение ряда дней по полу, чтобы привести в порядок то, что затем оживится в нас при созерцании, что должно оживиться в нашей душе для того, чтобы она могла справиться с предъявляемыми ей современностью требованиями. В нас должно пробудиться чувство, что от действительной работы происходит зародыш той духовной жизни, которая необходима будущему человечеству. И когда это почувствуешь, тогда станешь понимать все больше и больше, насколько должны срастись души тех, которые хотят называться теософами, срастись как в общих серьезных и глубоких задачах, так и в конкретной непосредственной работе. Потому что ценно прежде всего то, что делает каждый отдельный человек, что каждый отдельный человек готов сотворить жертвенного! И ценно то, что каждый человек вырабатывает в себе в смысле выносливости в разочарованиях. Здесь, в этом месте и в нашем среднеевропейском теософском движении, можно сказать так: те, которых карма заставила соединить нити, необходимые для образования духовного зародыша, пережили за последнее время поистине немалые разочарования. Много слов было высказано в связи с этими разочарованиями, одного слова, однако, не было сказано, и будем молить духовные силы, стоящие за нашим движением и воодушевляющие его, чтобы это слово не надо было говорить, а именно пожелания, чтобы наши милые сотрудники не ослабевали! До тех пор, пока они работают, до тех пор, пока они мыслят, мы можем сказать в связи и с нашим достижением: "Они хотят!" И до тех пор, пока они будут хотеть, безразлично, получатся ли результаты в первый же день или лишь через столетия, до тех пор, пока они будут хотеть, до тех пор будут теософами в истинном смысле слова! Если в этом "хотении", которое стоит выше разочарований, мы будем чувствовать свое единение в истинной деятельной любви, то будем в состоянии работать. Тогда возникает то, что необходимо человечеству на его современной ступени развития. Пусть наши силы будут слабы; больших сил мы ведь не можем дать, чем имеем. Одно лишь мы не можем сделать. В течение ряда месяцев мы это подчеркиваем и на этих днях должны были снова об этом подумать. Между нашими представлениями очень многие из наших друзей были с утра до вечера заняты на генеральных репетициях. Наш милый доктор Унгер читал вам здесь, в Мюнхене, в эти дни доклады. Для меня было глубоко радостным, воодушевляющим, когда наш милый друг, директор Селлин, пришел вчера утром ко мне и, полный воодушевления от этих докладов д-ра Унгера, сказал мне за кулисами: "Движение, которое выдвигает перед публикой таких воодушевленных представителей, не погибнет!" Разрешите сказать откровенно и честно, чему я сам радуюсь больше всего, когда происходит нечто подобное. Больше всего я радуюсь той самостоятельной силе, тому совершенно самостоятельному способу, каким человеческая личность, совершенно не придерживаясь того, что я высказываю, обосновывает предмет из самой себя, соответственно своим собственным способностям. Тот, кто хочет работать самостоятельно, будет искренне и радостно приветствовать каждое лицо, которое самостоятельно встанет с ним плечо к плечу и даст со своей стороны то, что в состоянии дать после того, как поймет, что именно может присовокупить к целому. Праздничной радостью был для меня приход директора Селлина, который точно, хотелось бы сказать, из детски чистого сердца высказал большое воодушевление в связи с тем, что слышал. Я могу вам сказать - и знаю, что очень многие мне поверят, - что я испытываю глубочайшую радость по поводу такой самостоятельности, такой индивидуальной деятельности; это истинная правда. Незадолго до того я получил письмо, в котором говорилось, что необходимо было бы принять всякого рода меры в немецком теософском движении, потому что иначе никто ведь не говорит ни одного слова, которое не было бы дословным повторением того, что говорю я сам. Такого представление во внешнем мире о том, что является истиной! Не с критикой надо подходить к такому слову, которое в самом прямом смысле заключает в себе неверное. Не надо подходить к нему с порицанием или с наказанием. К такому слову можно подходить с состраданием. Однако надо постоянно подчеркивать то другое, что может иметь для нас положительное значение, а именно, что мы должны чувствовать обязанность подвергать испытанию то, что есть. Мы должны чувствовать, что нельзя говорить о каком-нибудь вопросе, пока его не узнаешь, пока не проникнешь в него. В противном случае в оккультном развитии не будет благословения, не будет благословения в оккультном стремлении. Правда и правдивость - в этом высший закон. Какая польза от всех пророков, от всех характеристик сверхчувственных фактов, если они не погружены в купель честнейшей, искреннейшей правдивости! Многое можете вы воспринять с того места, откуда я могу говорить вам относительно тех или иных теософских истин, для меня же милее всего, если вы воспримите слово, что мои наиболее глубокие, наиболее внутренние, связанные с вами стремления заключаются в том, чтобы не говорить ничего такого, о чем нельзя говорить в духе честнейшей правдивости, и что благословение оккультного движения я не могу видеть не в чем ином, как в чувстве долга быть правдивым. Пусть это будет идти вразрез с нашими желаниями, пусть это будет противоречить тому, что требует наше честолюбие, наше тщеславие, пусть это будет идти вразрез со многим, что находится в нашей душе, пусть нам неприятно подчиняться какому-нибудь авторитету - пусть все это будет так. Но одному авторитету мы должны подчиниться добровольно и с готовностью: авторитету истины, чтобы все, что мы можем дать не только на словах, но и на деле, что мы в каждом отдельном случае можем дать, было проникнуто правдивостью. Этого ищите также и в том, что мы показываем вашим взорам в наших художественных теософских стремлениях. Пытайтесь находить это - и тогда вы, может быть, и увидите, что весьма многого нам не удается достигнуть, но вместе с тем вы увидите, что мы стремимся то, что делаем, окунуть в сферу, в атмосферу правдивости, что мы себе запрещаем говорить о "терпимости", если эта терпимость не правдива, если применяем ее неправдиво. Потому что если мы называем какого-нибудь человека нетерпимым, то это еще не является терпимостью; и если мы всегда подчеркиваем свою терпимость, то это тоже не является терпимостью. Если мы правдивы, то знаем цену себе, знаем, как далеко можем пойти. И когда мы становимся слугами правдивости, то, вместе с тем, мы, само собой разумеется, проявляем и терпимость.

В виде вступления можно было сказать и такие слова, хотя обычно я не вдаюсь в различного рода наставления и подбадривания. Как было, однако, в связи с таким обстоятельством не излиться из сердца словам, которые обратили бы ваше внимание на то, что под влиянием внутренне родственного импульса мы были в состоянии превращать все снова и снова эту реконструкцию Элевсинской мистерии в известном отношении в нечто такое, к чему можно примкнуть. Мы хотим быть честными и откровенными по отношению к европейским душам; мы хотим быть правдивыми по отношению к ним и хотели в духе правдивости стремиться к тому, чего жаждет европейская душа. То, что является наиболее глубоким, познается часто в конечном итоге в простейших словах, формулируется в конце концов в самых простых словах. Честно и с откровенным убеждением признаем, что было большим делом воссоздать заново эту Элевсинскую мистерию из темных душевных глубин времени, относящегося к переходу от римского к греческому духу. Почувствуйте и осознайте, что Элевсинской мистерии не было до тех пор, пока она не была создана нашим глубоко почитаемым Э. Шюре, а теперь она есть! Мы ее имеем, и, строя на ней, и притом единственно этим способом, мы можем восстановить перед нашей душой истинный греческий дух, чтобы она могла взирать на него. С такими ощущениями мы чувствуем значение того, с чего мы можем в этом, как и в предыдущем году, открыть наши мюнхенские предприятия. И тогда каждой находящейся здесь душе мы можем позволить наполниться сердечною мыслью - и я уверен, что у многих это будет искренне, - что создатель этой реконструкции Элевсинской мистерии пребывает с нами именно в течение этого мюнхенского времени.

 

В течение этого короткого цикла лекций мы должны будем обсудить важные обстоятельства духовной жизни, обстоятельства, которые затрагивают эту духовную жизнь в самом широком смысле. Мы должны будем говорить о том, что лежит в основе так называемого "посвящения", или инициации, и, указав на некоторые тайны и законы ее, будем говорить о значении тех излучений, которые в течение развития человечества получают жизнь от посвящения и посвященных. Из того, что излучается, мы в основном будем говорить о том, что можно охватить в столь противоположных друг другу представлениях, как вечность и мгновение, духовный свет и жизненная тьма. Рассмотрев некоторым образом жизнь человека с точки зрения этих представлений, мы должны будем затем возвратиться снова к силе посвящения и к силе посвященных. Принципы посвящения мы должны будем, таким образом, ограничить на этот раз этими рассмотрениями.

Вечность! Стоит нам только коснуться этого представления, как у нас возникает чувство, что в нас звучит нечто, связанное с глубочайшими стремлениями (Sehsichter) человеческой души, с высшим из того, что человек может назвать своим стремлением. Мгновение - слово, которое нам постоянно указывает на то, в чем мы, собственно, живем, и на необходимость в том мгновении, в котором мы живем, отыскивать то, что нам может открыть прозрение в страну стремлений - в вечность. Стоит только вспомнить, что глубочайшую тайну своего величайшего поэтического произведения Гете выразил словами Фауста: "Остановись мгновение, ты так прекрасно!". И затем он признается сам: если это может стать настроением души, если возможно, что душа могла бы настолько идентифицироваться (стать тождественной) с таким признанием по отношению к мгновению, чтобы сказать: "Помедли же, ты так прекрасно!", то тотчас же следовало бы признать, что Фауст заслуживает того (dass er wuschlig wane), чтобы подпасть под власть противника земного человечества - Мефистофеля. То, что стоит в связи с ощущением, проистекающим из мгновения, это Гете сделал настоящей основной тайной своего величайшего поэтического произведения. Кажется, таким образом, будто то, в чем мы живем - мгновение, - совершенно противоположно тому, что мы обозначаем как вечность и чего человеческая душа должна все снова и снова жаждать, к чему она должна стремиться - Духовный свет. Поскольку мы в течение ряда лет занимались теософскими размышлениями, мы узнали, что стремление к духовному свету направлено на то, чтобы вывести человека из жизненной темноты. По этому вопросу мы снова можем нечто почувствовать в величайшем поэтическом произведении человечества - в "Фаусте", мы можем почувствовать, что, желая нарисовать великую, всеобъемлющую в себе самой душу, поэт не может обойтись без того, чтобы не показать ее выходящей из жизненной темноты. Потому как, что окутывает Фауста в начале этого поэтического произведения? Чем он совершенно опутан? Жизненной темнотой! И как (сколь) часто мы уже указывали, что эта жизненная тьма (темнота) является в человеческой жизни столь большой силой и властью, что духовный свет, если он захватывает незрелого человека, не освещает его, а ослепляет и ошеломляет. Таким образом, вопрос должен быть не в том, где путь к духовному свету, где можно найти его, а главным образом в том, как должен человек идти по душевному пути, чтобы правильным образом прийти к душевному свету. Этим намечаются те основные линии, которые должны привлекать наше внимание в этих докладах, и мы находимся на такой ступени нашей теософской работы, что нам нечего рассматривать вещи с самого начала их развития, что во многих случаях мы будем лишь добавлять к тому, что нам известно. При слове "Посвящение", которое столь тесно связано со словами "Вечность" и "Духовный свет", в нашей душе оживают все те великие люди, которые нам известны в качестве посвященных в течение всех эпох человеческого развития, и вместе с тем в нашей душе пробуждаются и эти эпохи человеческого развития, встают картины того, как они протекали, как жили люди и как из мест посвящения на человечество изливался свет, принося ему импульсы, являющиеся настоящими движущими силами человеческого развития. Нас завело бы слишком далеко, если бы в связи с этим мы захотели снова подробным образом остановиться на том, что происходило в земном развитии до того времени, когда на Земле разразилась столь часто упоминаемая атлантическая катастрофа. Мы получим уже достаточное представление, если остановим свой взор на послеатлантическом времени и примем во внимание ту конфигурацию человека, которая образовалась в последующие времена. Взор наш, блуждая, возвращается назад, к задающей тон культуре, примыкающей непосредственно к тому, что заново образовалось на Земле в связи с атлантической катастрофой; нам столь часто с благоговением указывают на то, что в ту первую эпоху послеатлантического времени принесли человечеству великие святые Риши в том месте Земли, где позднее развилась индийская культура. Мы указывали на то, что душа человеческая лишь снизу вверх хочет взирать к тем возвышенным духовным учениям, которые были в те времена принесены миру человеческими индивидуальностями, теми индивидуальностями, которые все еще несли в себе все внутреннее величие людей, стоявших в атлантические времена в непосредственной связи с божественными, с духовными мирами, как это в настоящую эпоху человечества уже более невозможно. Мы говорили далее, что наследство атлантической мудрости, которая в настоящее время может быть достигнута только оккультным путем, в послеатлантическое начальное время жила в древних святых учениях первого послеатлантического периода. То, что тогда жило и что нигде не начертано, за исключением того, что мы называем Акаша-Хроникой, представляется нам весьма значительным, когда мы находим его отголоски в индийской или вообще в восточной литературе. Высокая моральность, высокая спиритуальность, заключающиеся в виде отголоска в этих памятниках, не могут быть даже в достаточной степени осознаны современным человечеством, поскольку можно говорить о (современной) внешней образованности. Меньше всего все это осознается в тех странах, в которых современная культура подготовлена тем, что могли дать различные формы христианства в течение последних столетий. Такие чувства наполняли душу, когда она взирала снизу вверх на все то великое, что в настоящее время можно лишь почуять в дошедших до нас отголосках этой прадревней спиритуальности. Если так смотреть на этот вопрос и, особенно, если сознавать, что, как здесь часто упоминалось, человечество только в седьмом последнем периоде послеатлантического времени (а сейчас мы живем в пятом) дойдет до того, что извлечет из жизненной темноты понимание того, что некогда жило в начале послеатлантического времени и дало импульс для развития - человеческого развития; когда подумаешь, что человечество должно будет дойти в своем развитии до последней эпохи, чтобы снова почувствовать в себе и пережить то, что было тогда пережито и прочувствовано, то проникаешься чувством и ощущением, сколь высок должен быть принцип посвящения, которое породило импульсы к этой прадревней духовной культуре человечества. И далее мы видим, как в течение последующих эпох человечество в борьбе за другие духовные сокровища, за иные сокровища земного бытия как бы все больше и больше опускается, принимая все новые формы, как, однако, в зависимости от требования времени, Великие Посвященные из духовного мира дали человечеству то, в чем оно нуждается в качестве импульса для своей культуры в каждую отдельную эпоху. Мы видим, как перед нашим взором возникает культура Заратустры, культура совершенно иного рода, если рассматривать ее в истинном свете, чем культура святых Риши. После того возникает египетско-халдейская культура, а затем то, о чем мы говорили вчера, - святые мистерии Греции. И повсюду, поскольку это было необходимо для каждой отдельной эпохи, духовный свет вливался в жизненную темноту. И если мы теперь, в конце наших размышлений, спросим себя, какие представления можем составить себе о посвящении (в начале цикла лекций о таком мировом понятии могут быть даны, само собой разумеется, сперва лишь самые приблизительные признания, а затем мы будем проникать все глубже и глубже в существо посвящений), то сперва надо будет припомнить многое из того, что мы уже слышали на теософском поприще, и уяснить себе, что для полного посвящения необходимо, чтобы в своем физическом теле человек воспринимал окружающий мир не так, как воспринимает теперь своими глазами и другими органами чувств или видит этот или какой-либо иной мир своим связанным с мозгом рассудком или тем, что он может назвать своим ориентировочным чувством, или чтобы он составлял себе представление об этих мирах, как это обычно происходит: необходимо, чтобы человек был в состоянии, благодаря тому, что можно назвать "восприятие мира вне своего физического тела", иметь в своем духовном бытии нечто, что может быть названо сверхчувственным духовным телом, имеющим в себе органы восприятия, но более высокого порядка, подобно тому, как физическое тело имеет глаза, уши и другие органы восприятия или рассудка. "Видеть миры, не пользуясь услугами органов физического тела" - это то, что можно дать в качестве не особенно многозначащего, но, несмотря на свою сухость, верного определения посвящения. Великие Посвященные, давшие в смене времен громадные культурные импульсы человечеству, достигли этой независимости от чувственного тела в высшей степени; они пользовались совершенно иным телом. Мне не хотелось бы говорить слишком отвлеченно. Для примера мне хотелось бы, по возможности, приводить какие-то конкретные факты. Хотелось бы поэтому привести сегодня в виде примера такой жизни вне чувственного тела - в более высокой, принадлежащей душе организации - следующее: если человек, сделавший хотя бы несколько шагов по пути посвящения, даст себе путем самоосознания ясный отчет, что он, собственно, в себе переживает, то сможет себе сказать: "первое, что я в себе узнаю, это - что, помимо моего чувственного физического тела, во мне находится более тонкое, скажем, "эфирное" тело, которое я несу в себе так, как в земном бытии несу в себе физическое тело. "Тот, кто проходит первые шаги вверх, к посвящению, переживает это прежде всего так, что это ощущение воспринимается таким образом, что он, как бы на другой ступени, чувствует то, что живет в его кровеносной системе, в его нервной системе или что возникает в его мускульной системе. Это внутреннее ощущение и переживание имеется налицо и в отношении эфирного тела. Для человека, делающего первые шаги по пути посвящения, особенно важно узнать то особенное отличие или, можно было бы сказать, то отношение, которое существует между самоощущением, самопереживанием в элементарном, или эфирном, теле с одной стороны и в физическом теле - с другой. В элементарном теле самопереживают себя таким образом, что, знают, что имеют в себе кровь, биение сердца или биение пульса. Чтобы уяснить себе это, элементарное тело можно рассматривать в связи с физическим телом, к которому человек привык ведь больше, чем к тому, что он завоевывает на духовном пути. Человек может сказать себе так: в элементарном теле ты имеешь одну часть, соответствующую физическому мозгу, всему тому что составляет твою голову. Голова, мозг как бы выкристаллизован из эфирного тела и находится в нем так, что его можно сравнить с некоторым количеством воды и с плавающим в ней куском льда, сравнивая воду с эфирным телом, а лед - с выкристаллизовавшимся из эфирного тела физическим телом. Однако человек чувствует, переживает, что между тем, что можно назвать эфирной частью головы или мозгом, и самой физической головой существует тесная связь. Он знает тогда, как образуются его мысли, как в пределах эфирного тела создаются картины его воспоминаний, он знает, однако, также, что физический мозг является как бы зеркальным отражающим аппаратом и что между мозгом и эфирным телом существует тесная связь. Особенно сильно переживаешь это тогда, когда приходится производить сильные напряжения, когда приходится настолько сильно напрягать свое физическое тело, чтобы оно из глубин жизни извлекало представления воспоминаний и держало бы их в связи друг с другом. В таком процессе - безразлично, известно это человеку или нет - всегда принимает прежде всего участие эфирное тело. С этим, однако, тесно связан физический мозг, и когда человек его утомляет, то это утомление сильно замечается в соответствующей эфирной части. Он замечает тогда, что в том, что переживается как элементарная часть мозга, находится точно какая-то глыба, точно какое-то постороннее тело, так что человек больше не может подойти к тому, к чему должен был подойти, потому что подвижность в физическом мозгу представляет собой нечто такое, что должно идти параллельно с подвижностью в эфирном теле. Тогда появляется отчетливое чувство: "Твое эфирное тело так не утомляется; оно могло бы вековечно вызывать сочетания мыслекартин и вызывать на поверхность то, что ты знаешь! Однако, для того, чтобы оно могло выразить это в физическом мире, оно должно давать отражение, и тут мозг отказывается, оказывается бессильным". Элементарное тело не утомляется. Именно потому, что оно может быть постоянно деятельным, оно тем более ощущает утомление физического мозга: человек как бы замечает, что мозг производит силы, отказывающиеся служить. И когда он засыпает и впадает в состояние тупой усталости, человек может сказать себе: "Теперь ты должен перестать, иначе доведешь себя до болезненного состояния". Эфирное тело не изнашивается, но косвенным путем обременяя мозг чрезмерной работой, можно утомить его еще больше и довести до безжизненного мертвого состояния. Живой же организм не переносит, чтобы находящиеся с ним в нормальной связи части были бы частично мертвы или были бы в ненормальном состоянии. Надо себе таким образом свободно и решительно сказать: "Чтобы не убить часть своего мозга, которая затем будет оказывать губительное воздействие, ты должен перестать обременять его, как только почувствуешь, что в нем образовался точно кусок какого-то постороннего тела". Таково переживание, которое испытывает человек, когда старается определить соотношение между тем, что в человеческом элементарном, или эфирном, теле соответствует мозгу или голове - с одной стороны, и физическому мозгу или самой голове - с другой. Тут тесная взаимная связь. Внешнее мыслительное бытие (Sinnen-sein) протекает фактически так, что невозможно отрешиться от параллелизма, существующего в обоих. Выражая их соотношение, хотелось бы сказать так: "В нашей голове, и именно в нашем мозгу, находится вечное выражение эфирных сил. В своем внешнем проявлении и в своих внешних функциях оно является верным отражением функций и процессов, происходящих в соответствующей эфирной части". Иначе обстоит дело с другими органами человеческого элементарного, или эфирного, тела и соответствующими физически-чувственными органами. Тут совершенно иные вещи. Я приведу пример. Возьмем, например, руки. Совершенно так, как голове или мозгу соответствует эфирная часть, элементарная часть в элементарном теле, так рукам соответствуют элементарные эфирные процессы человеческого эфирного тела. Однако между внешними физическими руками и их задачами, с одной стороны, и тем, что, собственно, лежит в их основе, в соответствующей элементарной, или эфирной, части, наблюдается гораздо большее различие, чем между физической головой и соответствующей элементарной частью в человеческом элементарном теле. То, что делают руки - это скорее происходящее только в чувственном мире, скорее только чувственное отправление, и то, что делают принадлежащие им элементарные, или эфирные, органы, проявляется лишь в самой незначительной степени в том, что находит физическое выражение в руках. Как это часто происходит, так и в данном случае мне приходится для характеристики фактов говорить еще вещи, которые для физического ощущения и для словесного выражения физических наблюдений представляются странными и парадоксальными, которые, однако, тем не менее вполне соответствуют тому физическому состоянию, которое лежит в основе этого явления и которое каждый, несколько знакомый с этими вещами, будет непосредственно испытывать так, как я это высказал. Физическим рукам соответствуют элементарные части. Однако независимо от того, что в руках, в их движениях находит выражение то, что соответствует элементарной части. Эти эфирные органы являются в пределах эфирного тела истинными духовными органами. Органами, выражающимися в руках и их функциях, производится работа более высокая, значительно более интуитивная и более духовная, чем та работа, которая производится физическим мозгом. Достигший хотя бы некоторых успехов в этой области скажет так: "Мозг, даже лежащий в его основе эфирный, представляется, собственно говоря, самым неприспособленным духовным органом, которым обладает человек". Потому что, лишь только проявляется деятельность в элементарной части мозга, как сравнительно быстро ощущается это постороннее тело мозга. Однако те духовные отправления (Versichfungen), которые связаны с органами, лежащими в основе рук, и находят несовершенное выражение в руках и их функциях, служат для значительно более высокого, более духовного познания и наблюдения. Эти органы дают уже возможность получать восприятия, проникать в сверхчувственные миры и ориентироваться в них.

Выражая несколько парадоксально, но весьма метко это состояние с точки зрения духоведения, приходится сказать так: человеческий мозг является самым неприспособленным для исследования духовного мира органом, а руки (то духовное, что лежит в их основе) являются значительно более интересными, имеющими гораздо большее значение для познания мира органами, а главное - органами, значительно более приспособленными, чем мозг. На пути посвящения не научишься особенно многому, если от пользования физическим мозгом перейдешь к свободному пользованию элементарным мозгом. Различие не очень велико между тем, что достигается при помощи очищенного интуитивного мозгового физического мышления и тем, что достигается регулярной духовной работой, производимой элементарным духовным подобием мозга. Весьма большое различие наблюдается, однако, между тем, что совершают в мире руки, и тем, что совершается той элементарной частью, которая столь же духовно заключается в основе рук, как эфирный мозг заключается в основе физического. Не многое надо развивать на пути посвящения по отношению к тому, что соответствует физическому мозгу, потому что он не особенно важный орган. То, однако, что лежит в основе рук, связано (как описано в книге "Как достигнуть познания высших миров") с деятельностью "лотоса" в области сердца, который тогда так излучает свои силовые лучи, что они образуют организацию, которая до некоторой степени стоит на ступени, на которой человек стоит, как физический человек, в отношении рук и их функций.

Если человек разовьется до такой степени, что сможет составить себе представление о том большом различии, которое существует между простым пользованием физическими руками и тем, что достигается в отношении сверхчувственного мира при помощи эфирных органов, лежащих в основе рук, гораздо более пригодных для духовного мира, чем эфирные органы мозга, то, вместе с тем, он получит живое, ясное представление о том, как человек вживается в посвящение (как он обогащается). Не потому значительно просветляется человек, что может сказать: "Твой мозг будет излучать и чувствовать эфирную часть мозга". Это, конечно, имеет место, но не является основным, дающим тон, значительным переживанием. Значительность переживания начинается тогда, когда ощущается расширение, распространение и других частей и образуется ощутимая связь с миром. И хотя это и парадоксально, но все же можно сказать себе: "самым неприспособленным (неловким) органом для духовного исследования является мозг, потому что он обладает наименьшей способностью к развитию". Наоборот, совершенно иные перспективы открываются, когда принимаются во внимание другие, кажущиеся подчиненными органы. Таким образом, когда человек делает первые шаги по направлению к высотам посвящения, то наступает полное изменение в том, что он переживает; необходимо при этом осознавать, что это внутреннее изменение человеческой личности надо понимать в соответствии с общим принципом происходящего в мире изменения, при котором одно переходит в другое и более позднее считается более совершенным сравнительно с более ранним, хотя это, может быть, и не вполне соответствует действительному положению дела. Когда человек уясняет себе по ходу общего развития, как одно превращается в другое, как почка растения изменяется и становится листом, цветком и плодом, тогда он может сказать себе так: нечто подобное человеческая личность встречает также и в том, что она есть и чем она может стать при помощи средств, изложенных в книге "Как достигнуть ...". Средства эти являются первыми начатками того, что в дальнейшем также ведет в высь, к высшим областям посвящения. Хорошо, таким образом, - и вы увидите, что это действительно хорошо - вызвать в себе живое представление, что люди, которые в смене времен должны стать духовными водителями, внутренне изменяются, что то, что вначале является в человеке только предположением и кажется таким несовершенным, как, например, руки по сравнению с другими органами, изменяется и что человек, внешне незаметно, внутренне же тем значительнее становится другим человеком. Как все в мире существует, несмотря на то, что слепой не может видеть того, что обычно видно глазами и что становится видимо только тогда, когда на него смотрит глаз, так и мир духовный существует вокруг нас. Мы должны, однако, встретить его всем тем, чем только можем встретить для того, чтобы и нас встретило то духовное, что заключается в мире. Итак, на протяжении смены эпох в ход развития человечества должно вливаться в форме импульсов то, что может быть дано вживанием в духовные миры. Оно всегда лежало в основе того, что исходило из мистерий, из мест посвящения. Течение человеческого развития представляют себе правильно, если позади того, что воспринимают внешне, представляют себе, в виде настоящих двигателей, движущих индивидуальностей. Какова связь между тем, что должны делать эти Великие Посвященные, и тем, что затем внешне происходит в мире, это в большинстве случаев может быть прозреваемо только при помощи теософии или оккультизма. Что касается внешнего, чисто исторического, научного познавания, то оно дает лишь возможность видеть, что вот тут происходит история человечества, а тут протекает развитие человечества. Движущих же сил, действующих за этими явлениями, не видно. Так во внешней истории можно проследить только цепь явлений, в которой одно звено нанизывается на другое, внешне за ним следующее. То, однако, что врывается в некоторых местах в эту цепь из совершенно иного мира окольным путем через посвящение, это мы, по причинам, уже разобранным во время наших занятий, можем воспринять только при помощи теософского развития. Таким образом, при помощи теософии мы можем узнать самое внутреннее в смене времени, то, что лежит в корне основных признаков, основного характера человеческого развития. Так, религию, многообразие религиозного развития мы ощущаем как излияние посвященных в форме импульсов, истекающих из мест посвящения и мистерий и вливающихся во всеобщую жизнь человечества. Кто рассматривает развитие человечества с этой точки зрения, тот, само собой разумеется (и при настоящем оккультизме это всегда имело место), не отдает одной какой-либо религии предпочтение перед другой. Наиболее важным требованием посвящения является требование - отрешиться от всех предрассудков, всех тех чувств и ощущений, которые возникают в человеческой душе благодаря тому, что внедрено, воплощено в тело той или иной религиозной общины. Самовоспитание должно тщательно следить за тем, чтобы ничего не оставалось больше в душе, что является предпочтением одной религии перед другой. С полной беспристрастностью необходимо относиться к тому, что составляет содержание отдельных религий, которые в течение человеческого развития в виде импульсов были через посвящение влиты в общее развитие. Если в душе живет предпочтение одной религии перед другой, то тотчас же образуется как бы астральный туман, который застилает свободный взор. Тот, у кого по вполне понятным, с обычной точки зрения, склонностям в душе живет предпочтение одной какой-либо религии, наверное, не будет в состоянии понять другие религии, потому что, не зная того, будет чувствовать, что в нем преимущественно господствует одна часть содержания посвящения, и не придет к свободному от предвзятых мыслей ознакомлению с другими частями. Таким образом, оккультное созерцание должно, само собой разумеется, относиться ко всем различным истечениям и импульсам, исходящим из посвящения, свободно и без предвзятых мыслей и чувств. Сколь мало созерцающий растение отдает цветку предпочтение перед корнями, сколь мало отдающий такое предпочтение мог бы составить себе объективное представление обо всем строении цветка, столь же мало может получить правильное представление о внутреннем содержании того или иного религиозного принципа тот, кто не может созерцать с одинаково полной беспристрастностью и другие религии. Требование, которое человеческая душа должна предъявить себе, когда проходит первые шаги по пути посвящения, мы будем как раз рассматривать в этих лекциях. Сперва же я хотел вызвать в вас определенное чувство по отношению к тому, как относится посвящение к жизни и, особенно, как различные места посвящения и импульсы посвящения относятся к человеческому развитию, особенно в послеатлантическое время. И вот оккультное исследование человеческого развития испытывает нечто в высшей степени своеобразное. Правильно понять и оценить его можно, если честно и откровенно понять слова, которые только что были сказаны о равенстве значения религий. Когда слова эти станут для человека само собой понятными, тогда он переживет нечто совершенно своеобразное, что нам в этих лекциях будет становиться все более и более ясным.

Направим наш взор на посвященных, освещающих своим светом человечество в смене времен. Человек, стоящий главным образом на почве чувственного мира, может, смотря на посвященных, если о них сообщается как об исторических личностях, сказать себе так: "Это великие личности мировой истории". Там, где это было необходимо, история позаботилась, чтобы об этих личностях было известно возможно меньше. Будет опять-таки казаться парадоксальным, если я скажу: чрезвычайно хорошо, что человечество знает так мало, например, о Гомере, потому что благодаря этому образ Гомера не может так исказить внешний цвет учености, как это имеет место с другими личностями. В свое время то же будет и с Гете. Он сделается - и этого надо ведь в чрезвычайной степени жаждать - такой же неизвестной личностью, какой в настоящее время является Гомер. Человеческая душа может смотреть на этих личностей во внешнем мире и видеть, что они совершили во внешнем мире. Человек может при этом сам делать первые шаги по пути посвящения и, обращая взор на великие образы Посвященных - на Будду или Заратустру, - вспоминает, чем они были для него в чувственном мире, какое впечатление он получил от этих человеческих индивидуальностей, и когда на пути к посвящению в человека проникает нечто из духовного света, он может сказать себе: каким является мне теперь Будда? Каким представляется мне теперь Заратустра? И тогда он ответит себе так: "Теперь я знаю больше о Будде, о Заратустре; я знаю теперь кое-что, чего не мог знать, когда стоял на почве чувственного мира". - Тогда человек может развиться еще дальше, а затем наступает ступень, на которой он будет видеть еще лучше, что представляют собой эти личности как духовные сущности. Будду и Заратустру человек будет познавать все больше и больше, чем больше будет вливаться в духовный свет, пока не достигнет границы, на которой этот духовный свет оборвется. Это представляет собой таинственное явление, которого, однако, сейчас не надо касаться. Достаточно лишь сказать: когда дело доходит до более высоких миров, духовный свет может оборваться. Так обстоит дело со всеми посвященными, которые выступают перед нами в истории развития мира. Не особенно далеко ушедший вперед духовный исследователь может в связи с этими обстоятельствами легко впасть в ошибку; но в этом нет ничего особенного, потому что бывают случаи, что какая-нибудь индивидуальность, стоявшая в предшествующее время весьма высоко в качестве духовидца, впоследствии воплотилась снова и, видимо, несколько спустилась вниз со своей духовной высоты. Истинный факт, что в ходе развития человечества совершаются вещи, когда личности, бывшие уже посвященными, воплощаются вновь как непосвященные, чтобы совершить поступки, для которых по условиям времени они необходимы; таким образом, посвящение, скрывающееся на одно или несколько воплощений, оказывает свое воздействие на известный способ работы. Относительно таких индивидуальностей, встречающихся нам время от времени во внешней жизни, могут возникать ошибочные предположения и можно составить себе о них совершенно ложные представления. По мере дальнейшего хода развития они подвергаются, однако, постепенному исправлению. Поэтому остается правильным то положение, что отношение человека к посвященным в общем одинаково, что он узнает их все больше и больше по мере того, как он поднимается по ступеням, открывающим ему доступ к духовному свету.

В последовательной смене эпох человеческого развития мы только сталкиваемся с одним удивительным явлением. Тому, что я вам только что сказал относительно вводящих иногда в заблуждение возвратных явлений посвященных, так что можно было бы думать, что они упали со своей высоты, я мог бы привести примеры, и вы были бы, вероятно, весьма удивлены, если бы я вам сообщил, как, например, Данте воплотился вновь в 19 столетии. Но в задачу мою не входит обсуждать снова то, что является результатом моих собственных исследований и что для меня совершенно бесспорно; задачей моей является, наоборот, приобщать вещи, подкрепленные доказательствами, которые известны всем, знакомым с оккультизмом, отодвигать все остальное назад и не приводить ничего иного, кроме того, что является общепризнанным там, где представлен истинный оккультизм. Другое интересное явление выяснится нам лучше всего, если мы его выразим так: мы сталкиваемся с явлением, относительно которого не имеет никакого смысла говорить, что оно такое же посвящение, как другие случаи посвящения. Благодаря явлению Этой индивидуальности принцип посвящения, стоит, правда, перед нами объективно в мире, однако бессмысленно было бы говорить, что Эта индивидуальность прошла на Земле через такое же посвящение, какое прошли другие посвященные в течение человеческого развития. Я касался этого факта неоднократно и указывал, что было бы ошибочным рассматривать его с точки зрения специфически христианского предвзятого мнения. Поистине мы должны это сказать не с точки зрения такого предвзятого христианского мнения, а потому, что это является объективным фактом оккультного исследования. Эта индивидуальность, Которая не была посвящена, как другие посвященные, относительно Которой было бы совершенной бессмыслицей говорить, что Она прошла через посвящение, как другие посвященные, Эта индивидуальность - Христос Иисус! И столь же мало - мы это опять должны подчеркнуть - понимает, что такое весы, тот, который говорит, что они должны быть подвешены на двух точках вместо одной, как это необходимо для весов, у которых перекладина движется около одной точки, столь же мало, как тот может быть назван механиком, кто стал бы утверждать, что весы надо вешать на двух или нескольких точках, чего не скажет ни один знающий механик, столь же мало является понимающим дело оккультистом тот, который скажет, что для развития нашей Земли необходима не одна твердыня. Я сказал, что это объективный результат оккультного развития, который может быть признан каждым человеком - безразлично, является ли он буддистом или магометанином. Человек, сделавший определенные шаги по пути оккультного развития, узнает посвященных, если они являются какими-нибудь значительными личностями или если они совершают какие-нибудь значительные дела. Он узнает их в духовных мирах, если сделает определенные шаги ввысь, к посвящению, и знакомится с ними еще ближе, по мере того как сам поднимается выше. Положим, например, что какой-нибудь человек не имел в своей земной жизни случая познакомиться с Буддой. Он, положим, не занимался им. Я знаю людей, которые глубоко проникли в восточную жизнь, но не имеют ни малейшего представления о Будде. Про них можно сказать, что в пределах физического мира или своего земного бытия они не занимались Буддой. Или возьмем для примера людей, которые во время земного бытия не занимались великими людьми китайской религии, и представим себе, что через посвящение эти люди вошли в сверхчувственные миры, или - что они вошли в них после своей физической смерти (мне известны такие случаи). Там они могут встретиться с Буддой, Моисеем, Заратустрой - могут их узнать как духовных сущностей и могут получить от них познания. С Христом дело обстоит иначе, и я прошу вас принять это как чисто оккультный факт. Допустим, что кто-нибудь здесь, на Земле, не установил ни в одной из своих инкарнаций никакой связи с Сущностью Христа. Тогда во внефизическом мире это препятствует ему найти Христа в высших мирах. Христос не может ему тогда явиться в чистом виде. Для познания и для созерцания Сущности Христа в высших мирах необходимо подготовиться на Земле! В этом заключается оккультное отличие от отношения человека к другим посвященным. Событие Христа таково, что специфическая особенность его важнейшей фазы принадлежит именно земному физическому развитию: оно влило свои лучи в земное физическое развитие и создало для него точку равновесия. Допустим как предположение, что Земля пренебрегается теми существами, которые должны изживать себя в качестве человеческих душ; предположим, что в мировом течении произошло нечто такое, что заставило души людей сказать: "Мы пренебрегали Землей, зачем же нам воплощаться там, внизу?" (Это, конечно, совершенно невозможный факт, но допустим, что это так). Тогда эти человеческие души могли бы то духовное, что относится к Земле, пережить в духовных мирах и то, что выявлялось в посвящении в виде высоких мощных принципов, стало бы для них возможным созерцать в высших мирах. И вот, если бы такая душа захотела в высших мирах задать вопрос: "Я хочу от сущностей, находящихся в высших мирах, узнать в точности, что такое Христос, в точности ознакомиться с Ним в отношении настоящей Его мировой миссии и настоящей Его задачи", то такой душе было бы ответом: "Если ты хочешь узнать эту Единую сущность, какой для нас является Христос, то ты должен пройти через земную жизнь, ты должен воплотиться на Земле и так или иначе участвовать вместе с другими в Мистерии Голгофы, чтобы занять определенное отношение ко Христу". Потому что Мистерия Христа должна была, согласно мировым законам, происходить на Земле. Земля является тем местом, где должна быть создана настоящая основа для понимания сущности Христа. Поэтому то, что приобретается на Земле для понимания Христа, является подготовкой (и притом совершенно иной, чем какая-либо другая земная подготовка), чтобы душа могла увидеть и узнать Эту Сущность в более высоких мирах. Поэтому фактическое изживание посвятительного принципа Сущностью Христа представлялось в совершенно ином виде, чем изживание этого принципа другими посвященными. Последние переживали иногда сверхчувственный мир глубоко захватывающим образом; они порождали импульсы, исходящие из сверхчувственного мира; однако, когда они испытывали переживания, находясь в более высоких мирах, то выходили из своего физического тела. Хотя для Великих Посвященных весьма немного требуется, чтобы выйти из физического тела, хотя для них нужен только маленький шаг, чтобы из физического тела перейти тотчас же к полноте духовных фактов, однако все же истинным остается, что хотя и быстрый, но все же переход от физического тела к более высоким телам является для них необходимым. У Христа же Иисуса мы имеем то своеобразное явление, что согласно принципам посвящения, согласно тому, что вообще понимается под посвящением, Он сознательно - в том человеческом смысле, как мы понимаем слова "сознательно" - в течение всех трех лет, пока жил на Земле, не удалялся в посвятительном смысле (как это понимается с точки зрения других посвященных) от физического тела, а все время пребывал в нем. И то, что Он пережил и дал миру в течение этих трех лет, это Он дал через Свое физическое тело. Другие же посвященные дали человечеству то, что должны были дать через свои сверхфизические тела. Во Христе мы имеем одну-единственную Индивидуальность, Которая все, что Она сделала, что Она говорила, все, что от Нее изошло в человеческое развитие, дала через физическое тело, а не окольным путем через более высокие тела. Обыкновенному сознанию это открывается благодаря тому, что, отдаваясь своему чувству, оно судит так: "Во Христе перед нами нечто такое, что примитивное сознание может понять и что человек получает через тело, при помощи которого он говорит, живя в повседневной жизни". Отсюда это внутреннее слияние, это братское слияние своего бытия (Zusammensein) с индивидуальностью Христа и эта возможность понимания Христа людьми без всякого образования, понимание Его самой первобытной (примитивной) первичной человеческой душой. Отсюда вытекает необходимость при желании понять других посвященных, работая, подниматься к более высокому пониманию. Истинно поэтому то, что я столь часто подчеркиваю за последние 10 лет. Во Христе мы имеем нечто, что может понять самая примитивная душа, несмотря на то, что, возвысившись до более высокого понимания, человек понимает Его еще лучше. То, что может быть соединено с человеческим телом, то в наиболее одухотворяющей это человеческое тело степени пребывало во Христе Иисусе и проявляло свое действие в человеческом теле через Христа Иисуса.

У других посвященных было наоборот, - так, что когда им надо было давать имеющееся в них духовное, то они не могли проявлять свое действие полностью, а всегда должны были как бы толчком выступать наружу (выходить наружу) и затем уже возвещать то, что у них сохранялось из сверхчувственного мира, в то время, как у Христа всегда было так, что Он все в физическом мире давал жизненно через физическое тело. Когда хотят постигнуть истинные условия во всей их полноте, то все эти вещи должны быть приняты во внимание. А все остальное - не что иное, как просто слова, такие же слова, как, например, когда говорят, что Христос "выше" или что другие посвященные "выше". Такое разделение по чинам, не имеющее абсолютно никакого значения, не дает никакого понимания. Все дело в том, чтобы проникать взором в условия, в которых эти высокие сущности находятся. А по своему вкусу тот или иной человек может ставить "выше" одного или другого основателя религии. Это не может принести особого вреда, потому что люди обычно имеют свои слабости. Важно, однако, знать, в чем заключается действительное реальное различие между тем положением, которое Христос занимает в мире, и тем, которое занимают другие посвященные. А тогда можно спокойно давать людям говорить: я ставлю ту или иную индивидуальность выше, чем эту, в соответствии с тем, какую она проявляла деятельность. А когда хорошо понимают то различие, которое мы охарактеризовали, то понимают также и разницу в тех импульсах, которые посвященные внесли в мир.

 

Если мы хотим говорить о посвящении и о его значении для всей человеческой жизни и развития человечества, то нам необходимо попытаться проникнуть в сущность его, исходя из тех понятий и представлений, без которых нельзя характеризовать сверхчувственные миры. Ведь вполне понятно, что на каждой ступени развития человеческая душа испытывает величайшую потребность узнать что-либо о том, как выглядят те миры, к которым с большим или меньшим основанием прилагается определение "вечности". Поэтому понятно, что человеческие души стремятся проникнуть в эти высшие миры без особой подготовки при наличии только представлений и понятий, взятых из чувственного мира. Я говорю категорически. Это понятно. И в известной степени этому стремлению отвечает то, что относится к удовлетворению стремления к вечности в тех или иных религиозных системах. Если же дело касается того, чтобы в истинно теософском смысле проникнуть глубоко в первоисточники духовного, и, главным образом, в первоисточники всей душевной жизни, тогда приходится, хотя бы постепенно, освоиться с необходимостью внести в свои представления, свои понятия некоторые изменения, прежде чем составлять свое суждение о высших сверхчувственных мирах. Как мы это увидим в следующих лекциях, это особенно необходимо для характеристики явления Христа, поэтому я позволю себе сказать несколько слов о тех изменениях в жизни представлений, которые являются необходимыми, если человек хочет подняться к идеям сверхчувственных миров. Надо раз и навсегда усвоить, что в сверхчувственных мирах все совершенно иначе, чем в чувственной жизни, потому что точного повторения мирового бытия нигде, собственно, во Вселенной, не встречается. Если же, однако, в сверхчувственных мирах все совершенно иначе, то почему же тогда необходимо непременно допускать, что человеческие представления и понятия приложимы к высшим мирам в равной степени, как и к миру чувств?! Они именно не приложимы. Кто практически поднимается в те миры, которые открываются через посвящение, то есть тот, кто обладает некоторой опытностью в сверхчувственных переживаниях, тому известно, что он, как мы сейчас услышим, должен не только встретить там многое совершенно особенное, но можно сейчас же сказать - должен оставить у Стража Порога многие из своих привычек, представлений, понятий, идей, прежде чем будет в состоянии проникнуть в сверхчувственные высшие миры. Мы будем главнейшим образом исходить из некоторых представлений, которые нами владеют в мире чувств. Одна пара понятий или, хотелось бы сказать, две системы понятий являются при этом особенно решающими. В нашем чувственном бытии они стоят рядом, протекают рядом друг с другом. Одна система понятий заключает в себе все, что касается наших представлений о мире природы. Рядом с этими представлениями в нашей обычной чувственной жизни стоит то, что мы называем моральным мировым порядком, сумма наших моральных представлений, понятий и идей. При правильном самосознании человек приходит к тому заключению, что для чувственного бытия он должен делать строгое различие между природным порядком и нравственным мировым порядком. Когда мы хотим дать объяснение какому-нибудь растению - положим, перед нами какое-нибудь ядовитое растение, - то объясняем его с точки зрения законов природы и, хотелось бы сказать, что в конечном результате мы не портим объяснения растения тем, что делаем растение морально ответственным за то, что оно, растение, ядовитое. Мы придерживаемся взгляда, что в чувственном бытии здоровое мышление требует, чтобы при объяснениях, касающихся бытия природы, мы, прежде всего, эмансипировались от того, что называется нравственными понятиями и идеями. Мы ведь знаем, что должны применять эту систему эмансипации, если хотим получить объективное, непредвзятое представление касательно животного мира. Мы чувствуем и ощущаем, что не было бы смысла делать льва в такой же степени ответственным за его жестокость, в какой мы делаем ответственным за жестокость человека. И если многие современные толкователи природы даже в животном мире находят нечто подобное моральным понятиям, то хотелось бы сказать, что они это делают скорее всего потому, что это им нравится, а не потому, что в этом есть необходимость; в известном отношении это может иметь основания; однако все же, говоря о том, что происходит в животном мире или что делает животное, можно ссылаться разве только на некоторый отзвук моральных представлений. Если мы хотим прийти к правильному объяснению природы и оставаться при этом непосредственно в границах чувственного мира, то должны эмансипироваться от моральных представлений и понятий. Затем, однако, в нашу жизнь величественно, хотелось бы сказать, с определенными, безусловными, абсолютными требованиями вступает нравственный миропорядок. Об этом нам говорит наше непредвзятое самообладание и самосознание. Известно, что нравственные представления являются решающими в вопросе о ценности человека, и притом не только в вопросе о ценности его в общей совместной жизни (Zusammen sein) людей; они являются решающими и в том смысле, что человек может сказать себе: человек, вынужденный признать себя виновным в аморальности, будет в минуту, когда ему оказывается или может быть оказана милость, спокойно поразмышлять над собой - определить свою собственную ценность как человеческого существа в соответствии с тем, каковы те моральные представления, которые просвечивают в его сознании. И приходится все снова и снова подчеркивать, что эти две системы надо строго отличать друг от друга. Это становится совершенно иным в тот момент, когда человек вступает в высшие миры, то есть когда он достигает того, что воспринимает, наблюдает, переживает вне своего физического тела и благодаря этому вступает в высшие сверхчувственные миры. Наблюдения, если только действительно достигается наблюдение, человек производит сперва при помощи того тела, о котором я вчера говорил, - элементарного, или эфирного, тела. Затем уже мир или, вернее, второй сверхчувственный мир наблюдает при помощи своего астрального тела. И чем выше поднимаются в высшие миры, тем больше утрачивают свое значение те представления, понятия, которые приобретены в обыкновенном физическом мире. Они должны измениться для того, чтобы правильно понять и обозначить то, что обнаруживается в сверхчувственных высших мирах. В обыкновенном мире чувственного бытия имеется лишь одно указание на основной факт, известный каждому ясновидящему: в нем говорят при помощи образов, символов, так что слово в чувственном мире является отзвуком того, что в реальности, в действительности познается только в высших мирах. Так, если говорят, что скупость, или зависть, или ненависть "жжет", то в этом слове заключается, собственно, нечто такое, что относится ко многим чудесным тайнам творческой деятельности языка, когда в примитивное, элементарное человеческое сознание просвечивает то, что имеется в действительности только в высших мирах. Потому что каждому ведь известно, что, говоря о "жгучей" ненависти, он подразумевает не то жжение, которое связано с естественным горением огня во внешнем мире. Известно, что человек говорит так лишь в переносном смысле, и было бы бесполезно, если бы он захотел объяснить предметы и процессы природы при помощи моральных представлений. Когда говорят о процессах, происходящих в высших мирах, и употребляют такие выражения, то говорят при помощи образов или отзвуков не в том самом смысле. Я позволю себе напомнить, что в драме-мистерии "Страж Порога" дважды употреблено выражение, что некоторые душевные процессы, ощущения, желания "горят" в высших мирах. В этом нет ничего образного, напротив, это нечто совершенно реальное, нечто действительно реально спиритуальное. Люцифер никогда не сказал бы в этом смысле, что то или иное "жжет" его, подобно тому, как говорит человек в чувственной жизни о ненависти, что она "жжет" его. Люцифер сказал бы это, напротив, в истинном, совершенно действительном смысле. То, что в сверхчувственных мирах можно было бы сравнить с естественным природным порядком, с природными процессами мира чувств, то стоит в этих сверхчувственных мирах в значительно более тесной связи с тем, что опять-таки в этих сверхчувственных мирах можно назвать "моральными мирами", чем эти оба ряда представлений стоят друг к другу в здешнем, чувственном, мире. Понятие об этих обоих представлениях можно тотчас же получить, если обратиться к элементарному телу человека. Оставаясь в границах физического тела, можно сказать: рука может подняться для совершения какого-нибудь морального поступка. Мы видим ее нашими чувственными глазами, исследуем ее для определения ее функций при помощи относящейся к чувственному миру науки. Это объяснение руки в границах чувственного бытия не будет иметь существенного различия в зависимости от того, имеем ли мы дело с рукой, которая протягивается для совершения морального или аморального поступка. И к объяснениям, какую форму имеет рука - насколько это может быть объяснено в чувственном мире, - мы не можем примешивать соображений, совершает ли обычно эта рука моральные или аморальные поступки. Иначе обстоит дело с элементарным телом человека.

Если в элементарном теле какой-нибудь член представляется ясновидящему сознанию несовершенно развитым и если мы себя спросим, почему это произошло с этим органом элементарного тела, то причиной несовершенного развития нам представится какой-нибудь моральный недостаток, или какая-нибудь моральная ошибка, или какое-нибудь моральное несовершенство в человеке. В элементарном теле фактически запечатлевается моральное качество человека. Еще отчетливее, еще интенсивнее, однако, выражается оно в астральном теле. Если, таким образом, в условиях чувственного бытия было бы безусловно несправедливым допускать, что увечье является выражением какого-нибудь имеющего в человеке морального недостатка, то в нравственном мире и в том, что к нему относится, надо считать "естественный порядок" и "естественные процессы", с одной стороны, и "моральные причины" - с другой, проникающими друг друга и представлять себе, что в высших мирах моральные качества являются действительными, естественными причинами, вызывающими определенные формы и процессы в этих сверхчувственных мирах. Чтобы избежать возможного заблуждения, я хотел бы еще категорически отметить, что выработка высших организмов человека - элементарного и астрального - в отношении своего совершенства или несовершенства ничего не имеет общего с совершенным или несовершенным развитием физического тела. У человека какой-нибудь физический орган может быть в инвалидном состоянии даже от рождения и все же соответствующий эфирный орган может быть развит вполне нормально. В зависимости от обстоятельств он может быть даже еще совершеннее и законченнее, и притом даже если соответствующий физический орган находится в сморщенном состоянии. Таким образом, то, что никоим образом не преложимо к формам физической жизни, а именно - что моральные качества имеют точный отпечаток в формах физической жизни, это всецело имеет место относительно того, что принадлежит к сверхчувственным мирам. Мы видим, таким образом, что природный порядок и моральный порядок, идущие в чувственном бытии как бы рядом друг с другом, переплетаются в сверхчувственных мирах, так что, говоря о каком-нибудь члене элементарного тела, мы можем сказать, что та или иная форма вызвана, например, ненавистью. В данном члене элементарного тела ненависть выражается иначе, чем любовь. Поэтому, безусловно, имеет смысл пользоваться такими словами для сверхчувственных миров; не имеет, однако, никакого смысла употреблять это слово с простым объяснением природного явления в чувственном бытии. Особенно характерной является эта необходимость различения понятий применительно к высшим мирам и к чувственному миру в связи с тем, что в обычном чувственном бытии, в обычной жизни причисляется к вожделениям и желаниям, как проявляются в чувственном мире вожделения, желания, эмоции. Они проявляются так, точно мы видим их исходящими из внутренней человеческой сущности. Когда мы встречаем в каком-нибудь человеке страстное желание в состоянии возбуждения, то усматриваем из этого, как настроено его внутреннее и как это внутреннее выгоняет из себя это страстное желание; главным же образом мы усматриваем, что внутреннее душевное человека является решающим в вопросе, какого рода страстное желание охватывает человека. Нам ведь прекрасно известно, что при виде, например, куска телятины у одного человека появляются совершенно иные вожделения, чем у другого. Зависит это не от телятины, а от того, что имеется у человека в период чувственного бытия в его внутреннем. Перед Мадонной Рафаэля один человек остается совершенно холодным, в то время как другой переживает целый мир ощущений. Можно поэтому сказать: во внутреннем человека загорается мир его вожделений. Совершенно иное положение в сверхчувственных мирах. То, что для этих миров может быть названо желаниями, вожделениями, эмоциями (заметим, что пустой болтовней было бы говорить, что в тех мирах об этом не может быть и речи; желания, вожделения и т.д. там, безусловно, имеют место), в большинстве случаев вызывается чем-либо внешним и тем, что сущность действительно видит, что она созерцает. Поэтому ясновидящему в сверхчувственных мирах значительно менее важно рассматривать внутреннее находящейся перед ним сущности для определения ее желаний, вожделений и т.д., чем созерцать то, что окружает эту сущность в сверхчувственных мирах. Если, таким образом, перед ним какая-либо сущность в сверхчувственных мирах, а у нее он видит желания, вожделения, эмоции, то он смотрит не на саму сущность, как это делается в физическом мире, а на то, что ее окружает; он исследует, какие иные существа находятся в окружении этой сущности. И он усматривает, что в зависимости от того, какие сущности находятся в ее окружении, такие будут у нее и желания, и эмоции. Желания, вожделения и эмоции всегда пробуждаются окружением. Как это происходит, это вам особенно ясно будет из следующего примера: предположим, что какой-нибудь человек восходит в сверхчувственные миры благодаря тому, что проходит первые ступени посвящения или проходит через врата смерти. И вот ясновидящий наблюдает его в сверхчувственных мирах. Допустим, что этот человек взял с собой из чувственного мира какую-либо свою особенность, какое-либо свойство, являющееся несовершенством, моральным недостатком, или какое-либо преступление, совершенное им в физическом мире, - одним словом, что-либо, вызывающее гнетущее воспоминание в сверхчувственных мирах. Для выяснения этого ясновидящему достаточно не углубляться взором в душевную глубину этих людей, а посмотреть на окружающее. Почему? Потому что такое душевное содержание, такая заключающаяся в душе особенность, которую человек взял с собой как нечто несовершенное, как какой-то моральный дефект, вызывает нечто реальное, нечто действительное. Оно водит, направляет человека и приводит его в определенное место в сверхчувственном мире. В какое место? В то место, где он встречает сущность, обладающую в совершенстве тем, что у него находится в несовершенном состоянии. Моральный дефект, сознание недостаточной способности вызывает, таким образом, нечто действительное: оно направляет человека по определенному пути, приводит его к сущности, которая в совершенстве обладает тем, что в человеке несовершенно. И тогда человек принужден все время взирать на это стоящее перед ним существо. Благодаря вполне реальным процессам, а не вследствие того, что в чувственном мире называется вожделениями, приходит человек к сущностям, которые имеют все то, чего не имеет он, которые непрестанно показывают ему то, чего ему не хватает. И вот, если ясновидящий посмотрит, какие сущности находятся там в окружении человека, то объективное наблюдение покажет ему, чего человеку не хватает, какие у него недостатки. То обстоятельство, что человек принужден постоянно видеть то, вблизи чего он находится, и является непрестанным, можно сказать, упреком для него. И этот находящийся вне него упрек имеет следствием, что в человеке возникает то, что в сверхчувственных мирах можно обозначить как страстное стремление, как желание стать иным, то, что вызывает деятельность, порождает силу интенсивно работать, чтобы отбросить несовершенство и победить недостатки. Не говорите, что в таком случае сверхчувственные миры должны были бы иметь возможность показывать существ, совершенных буквально во всем, что у нас является порочным. Сверхчувственный мир действительно настолько богат, что может выставить существ, совершенных в отношении всех наших возможных недостатков. Он гораздо богаче, чем это можно себе представить, судя по чувственному бытию. О, мир таков, что может поставить человека перед любой сущностью, обладающей в совершенстве тем, что у него самого находится в несовершенном состоянии. Приведенные соображения дают ясное представление, что желания и вожделения являются реальными силами, определяющими наши пути в сверхчувственных мирах. Это не значит, что мы остаемся или можем оставаться в сверхчувственном мире с нашими желаниями как чем-то объективным; напротив, в зависимости от того, какими мы являемся, нас ведут по тому или иному пути и ставят туда, где то, чего у нас нет, светит нам навстречу как какой-то реальный, действительный упрек. Можно было бы на это сказать: если это так, то человек в сверхчувственных мирах совершенно не свободен, потому что поставлена необходимость при встрече с внешним миром производить над собой такую работу, какую вызывает внешний мир. Наблюдения, произведенные в сверхчувственных мирах, показывают, однако, что одно существо чувствует упрек и начинает работать, продвигаясь к совершенству, другое же остается в прежнем состоянии, не желает подражать, противится тому, что ему противопоставляется в виде упрека. Это сопротивление вызывает, однако, в сверхчувственных мирах нечто совершенно иное, чем в чувственном мире. Если какое-либо существо фактически сопротивляется идти по этому пути, то оно отстраняется, отодвигается в совершенно иные миры, непривычные для него, в которых он не может всецело узнать себя, потому что ему не хватает для этого подходящих жизненных условий. Таким образом, он обрекает себя на своего рода разрушительный процесс, происходящий в нем самом. Итак, человек, безусловно, имеет возможность выбора между тем плодотворным, способствующим развитию, которое ему показывается, или, напротив, разрушительными силами. Он может или направить себя в соответствии с первыми, или, наоборот, - противоборствовать им. Однако взаимодействие морального и того, что происходит в сверхчувственном мире, безусловно имеет место. Другим примером того же является то обстоятельство, что наши понятия прекрасного и дурного, которыми мы с полным основанием пользуемся в чувственном мире, не встречают больше применения, лишь только мы восходим в сверхчувственные миры, и потому по многим причинам они не могут больше применяться так, как мы их употребляем в чувственном мире. Когда мы воспринимаем в сверхчувственных мирах, то, прежде всего, усматриваем значительное различие между существами, которых там встречаем. Благодаря интуитивному познанию, которое обнаруживается у нас в сверхчувственных мирах, мы можем относительно одной группы существ, которых видим перед собой, сказать так: "Существо, на которое ты смотришь, обладает волею проявлять наружу, в своем внешнем, все, что находится внутри его". Предположим, что у этого существа световое элементарное тело, что это существо относится к тем, которые не воплощаются в чувственном мире, а получают световое тело в высших мирах и т.п. Это световое тело может выражать то, чем оно является в своем внутреннем. Не так в чувственном мире, где люди могут скрывать свои чувства и ощущения и могут говорить: "То, что живет в моей душе, я могу скрыть; мои чувства - это мое". С другими существами в сверхчувственном мире дело обстоит иначе: на их внешнем образе отражается непосредственно то, что живет в их внутреннем. Первые же, наоборот, в своем внешнем сверхчувственном явлении не обнаруживают непосредственно своего внутреннего. По отношению к этим существам у ясновидящего возникает чувство как к чему-то отталкивающему, как к чему-то, от чего хотелось бы уйти, как к чему-то гнетущему, чему-то, могущему стать невыносимо противным. Можно, таким образом, различать двоякого рода существ: таких, которые полны желания показывать, открыто выявлять наружу свое внутреннее - если можно так выразиться, - и таких, которые вызывают мысль: то, что они показывают, представляет из себя нечто искаженное, потому что то, что внутри их, не выходит наружу, оно сокрыто. Когда в мире чувств один человек умеет быть скрытным, а у другого все тотчас же и на языке, то нельзя в такой же степени говорить, что они отличаются друг от друга по своей природе, как мы это делаем в сверхчувственных мирах. Они отличаются друг от друга лицом, внешностью, но не своей природой. В сверхчувственных мирах это два различных класса существ: одни существа, которые все открывают, что у них на душе, и другие, которые ничего не показывают. И вот, если в сверхчувственных мирах мы захотим пользоваться выражениями "прекрасно" и "дурно" приблизительно в том смысле, какой придаем этим выражениям в чувственном мире, то должны применять их к этим двум классам. Называя прекрасными те сущности, которые все показывают, ясновидящий испытывает по отношению к ним такое же чувство, как перед прекрасной картиной. И наоборот, как нечто весьма некрасивое (дурное) ощущаются те существа, которые своего внутреннего не выявляют во внешнем. Прекрасное и дурное связаны, если можно так выразиться, с основной природой этих существ. Какое это имеет следствие? Когда ясновидческое сознание входит в мир, в котором принуждено получать такие ощущения по отношению к прекрасному и дурному, то оно должно вообще весьма многое изменить во всем своем способе ощущений. Совершенно естественно, что ясновидящий находит прекрасной ту сущность, которая открыто показывает все, что находится в ее внутреннем. Однако тут же непосредственно навязчиво появляется у ясновидящего и такая мысль: чтобы эта сущность была прекрасной, она должна быть вместе и откровенна, и честна. Она прекрасна, потому что ничего не скрывает, потому что отражает на своем облике все, что имеет в себе. Когда вступаешь в сверхчувственные миры, то понятия "правдиво" и "прекрасно" представляют из себя одно и то же. Существо, не открывающее своего внутреннего, дурно, некрасиво. Это тотчас же ощущает ясновидческое сознание. Но оно ощущает и еще нечто иное. Не показывая того, что должно было бы показать это существо, которое видит ясновидящий, оно лжет. Дурное, некрасивое является вместе с тем лживым. Правдивое, откровенное, честное является вместе с тем прекрасным, а лживое - некрасивым. Таким образом, в сверхчувственном мире различие правдивого и прекрасного, с одной стороны, и дурного и лживого - с другой, утрачивает всякое значение. Таким образом, когда имеется ощущение, что какое-нибудь существо в сверхчувственном мире не откровенно, то необходимо говорить, что это существо надо назвать дурным (некрасивым). Из этого легко усмотреть, что когда попадаешь в более высокие миры, то понятия морального и эстетического вступают друг с другом в связь. То обстоятельство, что раздельные в физическом чувственном мире понятия сочетаются, сливаются при восхождении в сверхчувственные миры, является своеобразной особенностью восхождения в сверхчувственные миры. Когда хочешь пользоваться обозначениями чувственного мира для сверхчувственных существ, то необходимо поэтому приобрести иные способы ощущений. Почти всегда эти вещи приходится изображать более простыми, более приближенными к чувственному миру, к чувственному сознанию, чем это отвечает правильному изображению. Я только что указал, как связаны понятия "истинное, откровенное, прекрасное", с одной стороны, и "дурное, лживое" - с другой. К этому надо добавить еще нечто иное. Проникая в сверхчувственные миры, встречаешь там сущность, которая соответственно понятиям, приобретенным в чувственной жизни, может считаться прекрасной сущностью, может считаться даже великолепной, сияющей, роскошнейшей сущностью. И вот она перед нами. Не доказано однако еще, что она вместе с тем хорошая, добрая сущность; она может быть злой и вместе с тем являться нам в великолепнейшем ангельском образе. В соответствии с понятием, создавшемся в чувственном мире, сущность эту считают прекрасной. Да и можно ли было думать иначе? Ведь если бы образ этот явился в чувственном мире, то с полным основанием он мог бы считаться "прекрасным". Между тем, сущность эта может быть на самом деле самой скверной, какая только может быть. И, несмотря на это, она может быть названа прекрасной, если держаться понятия чувственного мира. А между тем это может быть совершенно злая сущность, которая таит в себе злобу и неправду и открыто проявляет их, является "дьяволом в образе ангела". В сверхчувственном мире это вполне возможно. Различными способами, о которых мы еще будем говорить, можно, однако, сделать так, что ясновидящему сознанию подоснова всего этого вскроется. Итак, мы имеем перед собой ангельский облик. И если мы достигли того, что можем продолжать думать при сверхчувственном созерцании, то можем сказать себе: ты не должен обманываться тем, что видишь перед собой ангела или вообще какой-нибудь блестящий образ: может быть, это - ангел, но, может быть, - это черт. Тут надо приступить к тому, что часто необходимо делать, когда восходишь в высшие миры - надо приступить к основательному самонаблюдению. Надо хорошенько обдумать, исследовать - много ли имеется в нас самомнения и эгоизма. При этом душа наша проникается большими огорчениями. Но горечь и страдания, которые при этом переносит душа, могут привести к тому, что на короткое время мы очищаемся, освобождаемся от самомнения и эгоизма. И если благодаря этому человек приходит к выводу, сколь мало он свободен от самомнения и сколь много ему необходимо стремиться, чтобы достигнуть этой свободы, тогда весь процесс, происходящий в душевных глубинах, озаряется ярким светом. И если при таком самосозерцании то, на что мы взираем, не пропадет (как это обычно происходит на первых же шагах), то при известных обстоятельствах ангел перестает быть ангелом и принимает весьма гадкие формы. А мы приходим к тому, что говорим себе: "Этой стоящей перед нами сущности мы дали возможность выявить свою злобу тем, что она обманно показала совершенно иной, не принадлежащий ей облик; тем, что мы прониклись чистыми чувствами, мы, однако, принудили ее показать свой истинный образ". Таким образом, душевный процесс заключает в себе в сверхчувственном мире нечто принудительное: он дает встречающимся в сверхчувственном мире существам возможность обманывать или, наоборот, принуждает их показывать свой истинный облик. В зависимости от того, как мы входим в сверхчувственный мир, какими качествами мы входим в него, так существа сверхчувственного мира и являются нам. Что касается "источника заблуждений", то с ним надо поступать совершенно иначе, чем это обычно происходит. Положим, например, что кто-либо проникает в сверхчувственный мир и описывает встретившиеся там прекрасные вещи. Если вы ему скажете, что он ошибается, то это будет неверно, потому что все это он видел. Он видел, однако, не то, что увидел бы, если бы сделал так, как я только что описал. Если бы он сделал так, то увидел бы истину. Поэтому надо сказать, что со стороны дьявола прекрасно, когда он является "дьяволом", и в то же время скверно с его стороны, когда он принимает образ ангела. Без таких понятий обойтись невозможно. Главным же образом при проникновении в сверхчувственные миры необходимо отучиться обозначать вещи при помощи тех представлений, которые приобретены в чувственном мире. Если бы человек сохранил представления, приобретенные в чувственном мире, то при виде являющегося ему там образа должен был бы сказать: "Это - прекрасный ангел", после же того сказал бы: "Это - гадкий черт". Стремясь к верной характеристике явлений, ясновидческое сознание не может так выражаться. Относительно гадкого черта оно должно, напротив, сказать: "Это - прекрасный черт", хотя по понятиям чувственного мира он насквозь гадкий. Достигается это, однако, не тем, что попросту переворачивают вверх ногами все приобретенные в чувственном мире понятия. Это был бы весьма удобный способ. Девакан можно было бы тогда легко описывать: прекрасным было бы все, что в чувственном мире гадко, гадким - все то, что в чувственном мире прекрасно, зеленым - все, что красно, белым - все, что черно, и т.п. Так делать, однако, нельзя. Новые понятия должны быть усвоены в результате переживания сверхчувственных миров. Они усваиваются так же, как усваивает их в чувственном мире подрастающее дитя: не путем теорий, а в результате переживаний приобретаются они и постепенно приходят к тому, что находят вполне естественным, говоря языком сверхчувственных миров, называть прекрасным черта, который является в образе черта. Такой способ ощущений приобрести необходимо, когда желаешь по-настоящему ориентироваться в сверхчувственных мирах, когда желаешь познавать их и вращаться в них. Вы можете теперь легко составить себе представление, что имеется в виду, когда упрощенным образом говорят: "С одной стороны мы имеем чувственный мир и с другой стороны - сверхчувственные миры; тут через соответствующую границу переходят из чувственного мира в сверхчувственные миры". Если войти туда со всем тем, что приобретено в чувственном бытии, если применять там представления, понятия, идеи, которые получены в чувственном мире, то все будет невпопад. Все будет видно вкривь и вкось. На границе все должно быть основательно выучено заново и, притом не только теоретически, но жизненно. Там вообще нельзя пользоваться представлениями, приобретенными в чувственном мире: их надо оставить на границе. Вы видите, таким образом, что на границе приходится оставлять весьма многое, с чем мы внутренне тесно связаны в мире чувственного бытия, и мне хотелось бы теперь описать вам это конкретно-наглядно, а не теоретически. Допустим, что кто-нибудь приобрел способность перешагнуть означенную границу из чувственного в сверхчувственный мир. На границе он спрашивает себя: "Что мне теперь оставить, если я хочу узнать сверхчувственный мир?" Если у него есть достаточная степень самосознания, то он может сказать себе так: "Я, собственно, должен оставить все, что пережил, выучил, приобрел в различных земных воплощениях, начиная от зачатков земного развития до теперешнего времени. Все это я должен здесь отложить в сторону, потому что в мире, в который я вступаю, все это не имеет смысла". Легко говорить подобные вещи, легко слушать их, легко выражать их в отвлеченных понятиях. Но ведь все эти переживания, чувствования, ощущения образуют целый внутренний мир; и надо сбросить все это, как сбрасывается платье, и только тогда войти в мир, в котором оно не имеет значения. И вот, если живо испытываешь это ощущение, тогда приобретаешь действительно живой опыт, не связанный с теориями; такой живой опыт мы имеем в чувственном мире, когда сталкиваемся с реальной личностью, знакомимся с нею, вступаем в отношения с ней, знакомимся не на основе созданных нами понятий, а живя с нею действительно общей жизнью. Так, на границе между чувственным бытием и духовным встречаешь не систему понятий, а реальность, которая только производит такое действие, как сверхчувственная реальность, но так конкретно, так жизненно, как человек. Это и есть Страж Порога. Он - перед нами; он - конкретная, реальная сущность. И когда с нею знакомишься, узнаешь ее как сущность, относящуюся к той категории, которая известным образом жила, начиная с зачатия земного развития, совместной жизнью, но не прошла вместе с другими через то, что переживается духовными существами.

Это та сущность, которая в драме-мистерии "Страж Порога" драматизируется следующими словами:

"Знакомо тебе, который этого царства порог должен охранять с начала земного развития, то, что необходимо, чтобы войти в него существам, которые принадлежат твоему времени и твоей породе".

Вот это "твоему времени и твоей породе" и является тем, что вытекает из существа дела. Иные времена и иной склад имеют люди; иному складу и иным временам принадлежат существа, которые шли отдельно от путей человечества с начала развития Земли. Тут мы сталкиваемся с сущностью, относительно которой говорим себе: "Передо мною сущность, которая испытывает и переживает весьма многое в мире, однако тем, что на Земле переживается как любовь, страдания и мука, она не интересуется; не интересуется она также и тем, что переживается на Земле как ошибки и аморальность. Она не знает и ничего не желает знать, что происходило в человеческом существе до сих пор". Христианское предание выражает это следующими словами: "Перед тайной человеческого становления эти сущности скрывали свое лицо". Целый мир заключается в различии между этими сущностями и человеческими существами. Тут наступает ощущение, которое получается непосредственно так же, как мы непосредственно ощущаем, что у человека - белокурые волосы. Ощущение это такого рода: "Благодаря тому, что ты прошел через культуры Земли, у тебя по необходимости появились несовершенства; тебе необходимо поэтому возвратиться снова к первоначальному состоянию, снова найти на Земле путь, и эта сущность может тебе это показать, потому что она не приняла твоих ошибок". После этого стоящая перед нами сущность становится как бы настоящим упреком, громадным, грандиозным упреком. Упрек этот побуждает нас стать тем, чем мы не являемся. Все это стоящая перед нами сущность показывает нам живейшим образом, и мы чувствуем, что в этой сущности нас наполняет знание того, чем мы являемся и чем мы не являемся. Сущность эта принадлежит к классу архангелов. Встреча с ним является совершенно реальной, и у человека тотчас возникает перед глазами картина того, чем он стал в качестве земного человека, жившего в чувственном мире. Вместе с тем это является самосознанием в истинном широком смысле слова: человек видит самого себя, каков он есть и каким он должен будет быть.

Для такого созерцания у человека, однако, не всегда имеются необходимые свойства. Сегодня я говорил только о мире понятий и представлений, которые должны быть оставлены. Многое другое должно быть, кроме того, оставлено. Прежде чем дойдешь до Стража Порога, должно быть, собственно, сброшено все, что нам известно в себе. Чтобы это, однако, сделать, необходимо иметь еще нечто. И в этом-то все и заключается.

Необходимость оставить все на границе вызывает внутреннее переживание, для которого надо иметь достаточно силы. Подготовка ясновидения и доведения его до этой степени развития должна состоять, при правильной тренировке (при правильной тренировке нельзя говорить об опасностях, потому что правильная тренировка устраняет опасности), в том, что человек приучается выносить то, что при обычных условиях было бы жутко. Подготовка должна дать человеку выдержанность, потому что она является основной силой для всех дальнейших переживаний. В обыденной жизни человек не в силах вынести всего того, что ему приходится вынести, когда он стоит перед Стражем Порога, потому что со Стражем Порога связано нечто в высшей степени необычайное, что может быть верно понято только при оценке его с точки зрения сверхчувственного мира.

Человек таков, что в нем всегда происходит деятельная работа сверхчувственного мира, только он ничего не знает об этом. Когда мы думаем, ощущаем, волим, то наряду с этим протекает работа астрального тела и поддерживается связь с астральным миром. Человеку ничего, однако, об этом не известно, потому что если бы он знал, что такое его тело, то не мог бы этого вынести - он был бы ошеломлен. Поэтому если человек встречает эту сущность, не будучи в достаточной степени подготовлен, то она скрывает от него все это и сама скрывается от его взора. Она задергивает занавес перед сверхчувственным миром. Она должна это делать для защиты человека, потому что, находясь в чувственном мире, человек не мог бы вынести этого вида.

Тут мы, таким образом, видим в качестве непосредственного природного порядка такое понятие, какое в чувственном бытии можно было бы оценивать только с нравственной точки зрения. Защита человека от созерцания сверхчувственного мира, сохранение его в том состоянии, в котором он находится, прежде чем подготовлен в достаточной степени к сверхчувственному миру, является функцией Стража Порога.

Мы попробовали, таким образом, дать некоторые представления, которые могли бы нас подвести ближе к понятию о Страже Порога. Такие представления, понятия, идеи и переживания я пытался представить в одной маленькой книжке, которая будет предложена вашему вниманию в ближайшие дни; наряду с лекциями она может быть вам весьма полезной. Она распадается на 8 медитаций, и если читатель проделает их, то получит нечто весьма существенное для своей духовной жизни.

Я пытался характеризовать некоторые представления, которые могут нас привести к Стражу Порога. Исходя из них, мы ознакомимся с некоторыми точками зрения, чтобы затем еще глубже проникнуть в понимание Сущности Христа и христианского посвящения.

 

Чтобы подойти к задачам этого краткого курса лекций, нам необходимы такие представления, какие мы приобрели вчера; если же мы хотим характеризовать то, что было намечено в последнем нашем докладе, то нам необходимо ознакомиться еще с некоторыми иными представлениями.

Вы, верно, заметили, что когда в литературе или где бы то ни было говорится о посвящении, то всегда при этом затрагивается загадка, столь близко касающаяся всего человечества, - загадка смерти. И, кроме того, вы встретите указание, что во всех так называемых "сообщениях" говорится, что на известной ступени посвященный должен в несколько иной форме проделать то, что соответствует прохождению через врата смерти. Для оккультистов сообщения эти являются истинными. Опыт, который проделывается при восхождении в духовные миры, подобен тому опыту, который проделывается человеком при естественном переходе от жизни в чувственном теле к той, совершенно иного рода, жизни, которая в совершенно иной оболочке протекает между смертью и новым рождением.

Чтобы подойти к существу вопроса, необходимо прежде всего решить: чем, собственно говоря, считает себя самого человек в обычной жизни? Не вполне, может быть, интересно задаваться таким абстрактным вопросом, но для понимания процесса посвящения необходимо все же этот вопрос иметь в виду: "Чем считает себя душа?" Что она представляет из себя во время сна, этого душа, конечно, не знает, потому что сон проходит или в бессознательном состоянии, или же в него врываются сновидения, которые, при желании иметь правильное толкование их, могут быть объяснены только при помощи оккультных знаний. Когда ставится вопрос: "Чем, собственно говоря, считает самого себя человек? Чем является его душа в обычном чувственном бытии?", то необходимо ведь принимать во внимание только жизнь в течение дня. Мы, однако же, знаем, что имеются врата, называемые органами чувств, через которые в нашу душу вливаются мир красоты и света, мир звуков, мир запахов, тепло, холод и т.д. Все то, что мы называем в чувственном бытии "нашим миром", в основном является сочетанием именно всего того, что вливается через врата наших чувств. Кроме того, мы располагаем орудием в форме нашего рассудка, наших ощущений, нашего воления. При их помощи мы перерабатываем то, что встречаем во внешнем мире. В нашей душе возникают вожделения, желания, стремления, довольство, недовольство, воодушевление, разочарование и т.д. И если мы охватим целиком всю совокупность того, что о себе самом известно человеку, то она будет все это содержать в себе. Если, таким образом, в обыденной жизни мы захотим установить, что такое "внутренний мир", то не сможем указать ничего иного, кроме суммы того, что только что было перечислено. Человек может созерцать себя при этом и с внешней стороны. Он может созерцать свое тело. Самые различные факты, которые сейчас не стоит перечислять, приводят его к сознанию, что он должен смотреть на свое тело как на орудие дневной бодрствующей жизни между рождением и смертью. В эту жизнь врываются страстные стремления, врывается стремление узнать, что, собственно, представляет собой человек в границах между рождением и смертью, стремление выйти из того, что можно было бы назвать жизненной тьмой. Относительно этого, однако, у человека в обычном чувственном бытии нет переживаний. Его переживания таковы, что его бодрствующую жизнь наполняют сменяющиеся побуждения, вожделения, ощущения, представления, всякого рода рассудочные комбинации и т.д. И вот с этим мы свяжем то, что мы рассматривали в конце нашего вчерашнего доклада. В конце вчерашнего доклада мы обращали ваше внимание на то, что, подойдя к границе между чувственным и духовным бытием, человек должен изменить свои представления, должен отбросить все свои мысли об уродливом и прекрасном, об истинном и фальшивом, о добре и зле, так как эти понятия при вступлении в духовные миры приобретают совершенно иное значение и идущую по совершенно иному направлению ценность.

Уже из этого мы можем себе составить представление, в какой степени нам необходимо измениться, когда мы хотим вступить в духовные миры. Учитывая все то, что человек знает о себе в бодрствующей дневной жизни между рождением и смертью, мы, в соответствии со сказанным вчера, зададим себе такой вопрос: "Что может человек взять с собой через порог, у которого стоит Страж Порога, из всего того, что он о себе знает? Что может он из всего пережитого и испытанного в смысле стремлений, страстных желаний, страстей в чувственном бытии, ощущений, представлений и суждений, приобретенных в чувственной жизни, взять с собой через границу, где стоит Страж Порога?" На первых же шагах по пути посвящения человек узнает, что из всего перечисленного, всего, что относится к нему самому, он ничего не может взять с собой! И не преувеличением или парадоксом, а подлинной истиной является, когда говорят: из всего, о чем можно говорить в чувственном мире, взять с собой в духовный мир нельзя ничего; надо, наоборот, все оставить на границе, у которой стоит Страж Порога. Уясните себе, однако, при этом одно: со всем тем, чем человек сам себя считает в чувственном мире, связано нечто в высшей степени важное, и притом нечто такое, в чем все дело и заключается, когда человек идет по пути посвящения. С ним связано то обстоятельство, что человек это нечто любит, что оно ему приятно и что оно не может быть даже охвачено обычным, несколько несимпатичным понятием "эгоизма". Недостаточно сказать: "Человек должен отбросить свой эгоизм и тогда самоотреченно перейти в область духовного мира". Выражаясь тривиально, говорить так ничего не стоит. Эгоизм этот в таинственных тончайших расчленениях своего существа связан с тем, что мы эгоистически не только считаем ценным в жизни, но должны считать ценным, потому что именно благодаря этому являемся людьми в мире, в котором должны пребывать. Мы являемся людьми благодаря тому, что можем объединить воедино то, что нами добыто опытным путем, и благодаря тому, что можем до известной степени думать над тем, что переживаем. Благодаря всему этому человек таков, каким он является здесь, на Земле. И то ценное, что мы можем дать в условиях обычного чувственного бытия, это мы даем благодаря тому, что ценим эту нашу способность, объединяем и сохраняем в нашей личности, в нашей индивидуальности то, что переживаем. Если бы мы не ценили того, что переживаем, то стали бы лентяями, ленивыми людьми и ничего не сделали бы для жизни. Было бы поэтому весьма поверхностно, если бы мы сказали: при всех обстоятельствах эгоизм надо рассматривать как нечто вредное. Потому что в своих тончайших проявлениях он является силой, которая толкает человека вперед в мире, в котором он воплощен. И все же все это должно быть оставлено, должно оставаться позади на том простом основании, что оно непригодно для мира, в который мы хотим войти. Подобно тому, как наше чувственное тело непригодно для принятия ледяной ванны в 0° С, так и то, что мы называем нашим "Я", а также и то, что мы любили в обыденной жизни, непригодны для духовного мира. Они должны быть оставлены позади на том основании, что в противном случае с человеком случится нечто подобное тому, что произошло бы с нашим чувственным телом, если бы мы бросились в ледяную ванну в 0° С. Мы не могли бы выдержать и погибли бы.

Теперь у нас, само собой разумеется, должна возникнуть мысль, которую надо охватить и прочувствовать во всей ее глубине: "Если я, таким образом, брошу все, что я есмь, о чем вообще можно говорить, что же у меня тогда останется? Могу я разве войти в духовный мир, если предварительно должен отбросить самого себя?" В том то и дело, что человек ничего не может взять с собой в сверхчувственные миры, о чем он знает, что это он и есть, все; что он может взять с собой в эти миры, является чем-то таким, о чем он ничего не знает в обычной жизни. Это - имеющиеся в человеке сокрытые, лежащие в подосновах его души элементы бытия, о которых он ничего не знает. Они должны быть настолько сильны, чтобы человек из того, что ему совершенно неизвестно, взял с собой в духовные миры все необходимое и оставил все, что знает, у порога духовного мира. Чтобы основательно понять эту мысль, лучше сказать - это ощущение, сочетайте то, что только что сказано, с обычной мыслью о смерти. Для обычно чувствующей души является вполне понятным, что человек любит все, чем он себя ощущает. И так как он ничего иного о себе не знает, то его жажда бессмертия вызывает у него стремление сохранить то, что он любит в чувственном бытии. Человека охватывает поэтому ужас, и весь он полон страха, когда у него появляется мысль: "Ты входишь в бессущностное неопределенное, потому что не знаешь, можешь ли ты там сохраниться, ибо все, что тебе известно о себе, утрачивается тобой". К необходимой части посвящения относится то, чтобы находящиеся в сокрытых подосновах души элементы бытия были извлечены на поверхность уже в течение чувственной жизни и были осознаны. Отчасти это достигается при помощи тех средств, которые изложены в книге "Как достигнуть ..." При этом из подоснов души извлекаются в сознательное бытие переживания, которые выходят на поверхность в виде как бы сгущенной, окрепшей душевной жизни. Эта сгущенная, укрепленная духовная жизнь, о которой в обычном состоянии сознания ничего не известно, может перейти в духовный мир. Поэтому при помощи медитации и концентрации, то есть при помощи того, что в "Страже Порога" называется "мысленно сильное, крепкое состояние души", человек готовится к тому, чтобы взять нечто с собой в духовный мир, чтобы быть там чем-то.

А что происходит с тем, что человек при этом отбрасывает? Это чрезвычайно важный вопрос. Говоря образно, наглядно, можно было бы просто сказать: то, о чем можно говорить в чувственном мире, что представляется известным, - все это сбрасывается на границе у Стража Порога, подобно тому, как если бы мы сбросили платье и без платья - в отношении всего душевного - перешли в духовный мир. Если говорить образно, то это было бы правильно. Посвящение требует, однако, чтобы происходило не только это, но и еще нечто другое, а именно, чтобы мы свое "Я" и все, что к нам относится, сбрасывали, но все же кое-что при этом брали с собой. Потому что в противном случае мы утрачивали бы всякую связь с бытием, о котором единственно только и знаем. Надо, таким образом, все же кое-что брать с собой.

Перед нами, таким образом, противоречие, которое, впрочем, весьма легко разрешить: мы должны все оставить позади и все же из оставленного должны кое-что взять с собой. Вы это легко поймете, если я это сравню с одним явлением из обыденной жизни. В жизни есть подобный процесс, который мы можем взять для сравнения, несмотря на то, что он значительно более мощен и вызывает значительно более сильное впечатление. Это процесс, который происходит, когда мы что-либо вспоминаем, что нас постигло в жизни. То, что вы пережили вчера, вы это оставили позади, но вы унесли это все же с собой в своем воспоминании. В этом-то и состоит все дело - чтобы при помощи медитации, концентрации и т.п. подготовить себя так, чтобы перейти через порог в духовные миры, иметь силу удерживать в сверхчувственном воспоминании то, что нами было оставлено. Если человек не подготовится соответствующим образом, то у него не будет этой силы воспоминания. И тогда человек будет представлять собой ничто для своего сознания, потому что ничего не будет знать о себе. Вот в этом-то именно и состоит все дело, чтобы при помощи сверхчувственного воспоминания, находясь в духовном мире, вспоминать то, что было нами оставлено. Кроме этих воспоминаний, ничего нельзя брать с собой. И то обстоятельство, что воспоминания берутся с собой, дает человеку то, что можно было бы назвать непрерывностью сохранения себя самого, своего "Я".

То же происходит ведь и в обыденной жизни: человек утрачивает связность сознания, а вместе с тем и самого себя, когда принужден гасить в своем сознании или ввиду болезненного состояния забывать некоторые вещи, о которых должен был бы помнить. С непрерывностью воспоминания связано очень многое в обыденной жизни. От воспоминаний же в сверхчувственном мире о мире чувственном зависят многие возможности, определяющие первые шаги по пути посвящения. И такое воспоминание возможно, оно проявляется, когда наступает посвящение и, исходя из него, вы снова можете протянуть нити к загадке о смерти.

Когда человек проходит через смерть, у него, правда, нет тех сил, которые приобретаются через посвящение; однако, когда он сбрасывает свое физическое тело, он до известной степени все же получает силу благодаря тому, что ему помогают другие существа сверхчувственного мира. Он приобретает возможность сохранять воспоминание о том, что им было забыто, когда он сбросил свое физическое тело.

Теперь вы имеете возможность ответить сами на вопрос: "Что остается из духовных переживаний человека, когда он проходит через врата смерти? Как живет его душа дальше?" Это вопрос первостепенной важности, и опыт посвященных дает вам на него ответ: душа живет дальше, потому что в глубоких, сокрытых подосновах ее имеются силы, которые могут удержать в воспоминании то, что было пережито человеком. Быть "бессмертным" - значит иметь силу сохранять в своем воспоминании прошедшее бытие. Это единственное определение человеческого бессмертия. Через посвящение человек получил доказательство, опытное доказательство, что в нем живут силы, которые после сбрасывания чувственного тела могут вызывать в памяти все то, что он пережил вообще и, в частности, в чувственном бытии. Так сохраняет человек самого себя на будущие времена; так он переживает свое прежнее бытие в форме воспоминаний. Почувствуйте всю силу мысли, которая выявляется через посвящение и которая выражена в следующих словах: "Человеческое существо такого, что благодаря силам сверхчувственного воспоминания несет свое собственное существо через будущие времена".

Если вы хорошо почувствуете эту мысль и внесете это ваше чувство в пустоту мироздания так, что представите себе душу сохраняющей себя в течение веков, тогда вы получите определение того, что называют "монадой", и это определение будет значительно лучше, чем то, которое могло бы вам быть дано при помощи каких бы то ни было философских понятий. Представление обо всем этом может быть получено только опытным посвятительным путем.

Это, однако, лишь одна сторона того, что я вам описал. Мы должны еще более внимательно ознакомиться с первыми шагами посвящения, если хотим прочувственно подойти к тому, что нам может дать представление о посвящении. Допустим, что при помощи мысленно-сильного состояния души, или, пользуясь иностранным выражением, при помощи медитации, человек добился того, что может получать восприятия вне своего физического тела и что он, главным образом, может получать восприятия в своем элементарном, или эфирном, теле. Переживается это восприятие в том теле, которое в отдельных своих частях более тесно связано с мозгом, менее тесно, например, - с руками; в элементарном теле оно выражается в том, что у человека появляется чувство: "Я ухожу вдаль, расширяюсь, вылетаю в неопределенные мировые дали". Таково субъективное чувство. Но чувство это не таково, будто человек вылетает бессущностно, неопределенно; нет, наоборот, все полно конкретной жизнью, человек вживается исключительно в конкретности и при этом распространении вдаль испытывает совершенно определенные переживания. Одно чувство возникает при этом с особенной легкостью. И если не примешиваются совершенно особые обстоятельства, то едва ли найдется хоть один человек, который не испытал бы его на опыте. Чувство это - боязнь, страх, ощущение чего-то давящего на душе.

Таковы внутренние переживания, которые человек при этом испытывает.

Затем, однако, возникает нечто более важное.

Когда в обычной жизни человек мыслит, имеет представления, когда одна мысль вызывает другую, тогда он нанизывает одну мысль на другую, причисляет сюда к тому же ощущения, желания и т.д. и в условиях здоровой души имеет всегда возможность сказать: "Я думаю то-то, я чувствую то-то". Было бы нарушением здоровой душевной жизни, если бы не было возможности говорить таким образом.

Когда человек врастает в элементарное, или эфирное, тело, то он расширяется вдаль. Вместе с тем расширяются вдаль и его мысли. И если он при этом думает, то у него исчезает чувство, что он находится в себе самом; вместо того появляется чувство, что он врастает в элементарный мир, что этот мир пронизан мыслями и что эти мысли думают себя. Это проявляется как переживание. Это совершенно так, как если бы человек был совершенно погашен, а мысли думали бы сами, как если бы чувства, живущие в человеке, чувствовались бы сами, как если бы человек не сам хотел волить, но все это само проявлялось бы в нем в волении. У человека такое чувство, точно он отдан миру, отдан объективности. Но обычно к этому примыкает иное чувство, и это опять-таки познается на опыте, на первых же шагах посвящения; примыкает чувство, что в той же мере, в какой человек расширяется вдаль, в какой мысли его сами думаются, а чувства сами чувствуются, сознание становится все слабее и слабее, подавляется все сильнее и сильнее и знание притупляется. Когда душа переживает такое ощущение, тогда возникает необходимость выявить в своей душе нечто совершенно определенное.

Необходимо, чтобы эти вещи были освоены человеческими душами по возможности точно. И с этой целью я изложил не эти, но подобные же вопросы, идущие в том же направлении в книге "Путь к самопознанию человека", и если вы свяжете эти лекции с этой книгой, то получите для себя весьма многое. Тогда должно наступить нечто совершенно определенно душевное, что человек вызывает сам, как я это описал вчера. Надо именно отдаваться самопознанию; надо пытаться, не щадя себя, без всякого стеснения поставить перед своим взором свои собственные грубые недостатки, о которых мы знаем, что они в нас имеются, тогда душа увидит ясно, сколь мало человек, собственно, отвечает великому человеческому идеалу. Необходимо глубоко проникнуться чувством этого малого соответствия великому человеческому идеалу. Надо мысленно сильно поставить перед своим душевным взором именно свою моральную или иную слабость. Если человек поступит так, то станет сильнее. И то, что уже начало как бы испаряться, что уже представляется в таком виде, будто должно погрузиться в душевную немощь, будет опять становиться светлее. Снова откроются глаза. Но в этом случае человек узнает нечто иное, нечто такое, что можно, правда, выразить в простых словах, что, однако, на первых же шагах по пути к посвящению действует на него угнетающе и даже ошеломляюще.

Все это - слова, которые мыслятся относительно душевной, а не телесной жизни, потому что человеку, которого вводят в духовный мир правильным путем, дается при этом наставление, что о внешних телесных опасностях говорить нельзя. Такой человек, если он по-настоящему добросовестно держится данных ему хороших советов, может внешним образом, в обыденной жизни оставаться прежним человеком, несмотря на то, что внутри его вздымаются волны высокого рода томительных, мучительных переживаний, всякого рода разочарований, а может быть, и всяких блаженств. Но через все это надо пройти, потому что в этом лежат зародыши высшего созерцания, высшей проницательности. Одно при этом узнается. Человек научается наблюдать, воспринимать, переживать вне физического тела, то есть достигает того, что живет в элементарном теле, и врастает описанным способом в элементарный мир. Когда человек проходит через все описанное, тогда он узнает, почему элементарный мир исчезает в своего рода немощи. Простыми словами это можно было бы объяснить так: "Элементарный мир не хочет этого человека, он находит, что этот человек не подходит для него". И в результате получается испарение, исчезновение элементарного мира - он не позволяет человеку войти в себя. Но когда человек усматривает свои недостатки и сознательно упрекает себя за них, тогда к нему притекают силы и то, что прежде исчезло, постепенно снова освещается.

В связи с этим возникает у человека отчетливое чувство: вокруг тебя находится сверхчувственный элементарный мир, но ты можешь войти в него лишь до известной степени: поскольку ты все более укрепляешь себя морально и интеллектуально, постольку он и впускает тебя в себя. Не иначе. И он это показывает тем, что исчезает перед тобой.

Напряженное, давящее, а иногда терзающее и даже растерзывающее ощущение связано с борьбой за духовный мир и с сознанием, насколько человек не достоин его. Интенсивно углубляя самосознание и применяя мысленно-сильное состояние души, то есть медитацию, концентрацию и самопронизание моральными импульсами, человек может таким образом все больше и больше входить в элементарный мир.

Однако это вхождение в элементарный мир является, собственно, только еще первой ступенью посвящения. Если заняться обсуждением следующей ступени, то надо прежде всего обратить внимание на одно, в высшей степени своеобразное, явление, которое, собственно, по-настоящему не имеет ничего соответствующего в обычном чувственном мире.

То, в чем человек живет, когда получает возможность эфирного восприятия, это его элементарное тело. Но элементарное тело было у человека и до того. Разница между элементарным телом до и после получения способности сверхчувственного восприятия заключается только в том, что через посвящение элементарное тело как бы пробуждается. Это, собственно, настоящее выражение, которое можно применить в данном случае. Одно, однако, надо при этом заметить: если благодаря тем или иным мерам, относящимся к душевной жизни, человек приобретает способность видеть тот или иной факт, ту или иную сущность элементарного мира, то он видит именно эту сущность. И предположим, что вашу подготовку вы продвинули настолько, что видите одну сущность или вторую сущность. Эту одну или вторую сущность вы, вероятно, будете видеть все снова, если сохраните прежние силы. Это не вызовет никаких затруднений. Однако нелегко вам будет видеть что-либо другое. Если вы пропустите некоторое время, а затем возвратитесь, то увидите все то же самое. Короче говоря, в элементарном мире дело обстоит иначе, чем в мире чувственном. Когда глаза подготовлены для мира чувственного, то они видят всевозможные вещи; когда уши подготовлены, то они слышат все в равной степени. Не так в мире элементарном. Там вы должны для каждой сущности в отдельности подготавливать заново отдельные части вашего элементарного тела. Там вы должны отыскивать весь мир; должны все снова и снова пробуждать ваше эфирное тело для каждого отдельного существа. Поэтому устанавливаются известные отношения, известная родственность между тем, что человек увидел, для чего он пробудил свое эфирное тело, и им, и ему необходимо устанавливать постоянно все новые и новые такие отношения. Само эфирное тело этого сделать не может. Оно не может властвовать над собою. Само оно может или возвращаться к той же самой сущности, или же ждать, пока не будет подготовлено, чтобы видеть другие существа.

Человек, сделавший первые шаги по пути посвящения и достигший того, что видит ту или иную сущность, то или иное действие, не может еще "ориентироваться" в духовном сверхчувственном мире. Он не может свободно сравнивать одну сущность с другой, потому что не имеет свободного доступа к этим сущностям. Для того, чтобы он мог не только созерцать, но и с определенностью сказать: "Это или то является сущностью, а это или то представляет собой демона", необходимо, чтобы он имел возможность сравнивать сущности или процессы в сверхчувственном мире между собой. А для этого необходимо, чтобы он был в состоянии пройти расстояние от одного до другого: он должен быть в состоянии ориентироваться.

Учатся этому при помощи последовательной медитации, пронизания себя моральными силами и развитием сил, вызывающих совершенно особенное ощущение. Тут надо возвратиться к приведенному выше указанию, что элементарное тело, правда, существует в обычной жизни, но находится постоянно в сонном состоянии и что для сверхчувственного восприятия его надо сперва разбудить. Но для этого надо иметь в душе соответствующие силы. То, что при этом происходит, переживается человеком совершенно особенным образом. Я могу это объяснить только при помощи сравнения.

Представьте себе, что вы засыпаете и при этом знаете: в постели лежит мое тело, я не могу им сделать ни одного движения, но я сознаю, что оно тут; я сам, однако, ухожу в духовный мир и возвращаюсь снова через некоторое время, чтобы снова разбудить это тело. Это может происходить при полном сознании. Однако в обычной жизни человека это происходит бессознательно.

То, что я вам описал, это человек и проделывает; по отношению к своей телесности он является то бодрствующим, то спящим, и он сам пробуждает себя. Только при этом он не сознает, что это он сам пробуждает свое физическое тело. Когда же человек сделал первые шаги по пути посвящения, то у него появляется это сознание. Таким образом, он фактически знает: "Вот тут - мое элементарное тело". И когда он так стоит перед своим телом, то чувствует, что, например, эта, более связанная, часть эфирного тела соответствует мозгу, а вот эта, более подвижная, соответствует рукам, а эта, совершенно подвижная (это может показаться парадоксальным), соответствует ногам. Обо всем этом человек знает, но эфирное тело спит в нем. И по мере того, как человек развивается и принимает необходимые внутренние меры, а вместе с тем выходит в духовный мир, происходит непрестанное пробуждение эфирного тела. Пробуждается то одна, то другая часть; загорается то одно, то другое движение. Короче говоря, происходит сознательное пробуждение элементарной жизни, так что можно было бы говорить о сонном состоянии элементарного тела, в котором оно обычно находится, и о бодрствующем состоянии, в которое его приводят путем посвящения.

Таково различие между сном и бодрствованием физического и элементарного тел: для физического тела сон и бодрствование являются переменными состояниями; они происходят последовательно одно после другого; для элементарного тела нет такой следую-щей друг за другом смены, у него они происходят одновременно.

Таким образом, может случиться, что кто-нибудь на пути посвящения пробудит, благодаря принятым мерам, очень много относящегося к элементарным частям головы, в то время как все относящееся к рукам и ногам будет находиться в глубоком сне. С физическим же телом дело обстоит так, что оно или бодрствует, или спит; с элементарным - наоборот: наряду с бодрствующими частями имеются спящие части. И развитие, продвижение вперед состоит в том, что спящие части все более и более превращаются в бодрствующие. Таково то, что, собственно, происходит.

Если бы человек не был духовным существом, то не могло бы происходить того, что я привел в качестве примера; тогда человек не мог бы оставлять свое физическое тело в постели и воспринимать, что он его пробуждает. Таким образом, духовное представляет собой нечто самостоятельное, в противоположность тому, что пробуждается.

То, что пробуждает одну часть за другой, это не элементарное тело, это нечто другое. И если вы поймете, что в вашей душе есть нечто такое, что проявляет деятельное господство над телом элементарным, пробуждая в нем одну часть за другой, тогда у вас получится конкретное представление того, что называется астральным телом. Жить в астральном теле - значит прежде всего чувствовать себя в некоторого рода силовом существе, которое в состоянии постепенно пробуждать часть за частью спящее элементарное тело к сознательной жизни. Существует, таким образом, состояние, которое можно обозначить так: человек переживает себя вне своего физического тела, он переживает себя, однако, не только в элементарном, но также и в астральном теле.

Чтобы приобрести ясность относительно этого шага посвящения, необходимо выработать способность видеть, что именно переживаешь, когда входишь в свое астральное тело. Я дал вам описание того, что переживает человек, когда входит в элементарное, или эфирное, тело: он расширяется, изливается вдаль. Это основное общее ощущение, появляющееся у человека: он чувствует, что вырывается из физического тела, становится все более и более уходящим в даль и изливается в мировые дали. Вживание в астральное тело и сознательная жизнь в нем, вызывающая пробуждение одна за другой отдельных частей элементарного тела, связаны еще с чем-то иным: человек как бы выскакивает из себя и хватает нечто, бывшее уже снаружи, а не расширяет того, что уже было. Когда человек находится в элементарном теле, он знает, что к нему относится еще тело физическое. Когда же он вживается в астральное тело, то знает: "Я вышел из себя, как если бы сперва жил в себе и проник в нечто иное; и теперь мое физическое тело (а может быть, и элементарное) находится вне меня, я являюсь чем-то таким, в чем я раньше не находился, и мое физическое тело стало чем-то таким, что является для меня объектом, а не субъектом: я смотрю на него извне".

Это перепрыгивание через самого себя, созерцание самого себя, охват самого себя является переходом к жизни в астральном теле. Когда человек перешел к жизни в астральном теле, когда он сделал этот скачок и сознает: "Вот это я, и я смотрю на себя, как прежде смотрел на растение или камень", тогда у него появляется чувство, которого не избегнет ни один из подлежащих посвящению людей. Это чувство таково: "Ну вот ты в сверхчувственном мире; вот он расстилается перед тобой, уходя в беспредельность". Нельзя даже сказать - "уходя во все стороны", потому что у него гораздо больше сторон и совершенно иные размеры, чем в обычном мире. Иногда человека охватывает при этом чувство, которое можно назвать в величайшей степени повысившимся чувством одиночества.

Весьма важно быть в состоянии переживать такие чувства и переносить их, потому что преодоление этих чувств дает человеку силы, ведущие его дальше и становящиеся силами видения. И чрезвычайно реальным становится тогда то, что я в немногих строках пытался выразить в драме "Страж Порога", когда Мария ведет Иоанна в бесконечные ледяные пространства, где человеческая душа одинока, совершенно одинока. И когда человека охватывает это чувство одиночества, тогда он должен ждать, терпеливо ждать. И от того, насколько он в состоянии ждать, насколько он запасается для этого нравственной силой, зависит многое.

Вслед за тем наступает нечто, когда человек может сказать себе: теперь я совершенно одинок в бесконечности, но во мне возникает нечто схожее с простыми воспоминаниями, которые, однако, в то же время все же не "воспоминания". Я говорю "простые воспоминания", которые опять-таки не "воспоминания", потому что все воспоминания обычной жизни таковы, что относятся к чему-нибудь определенному, с чем мы сталкивались в жизни, что мы когда-то переживали. Представьте себе, что вы стоите вот тут и внутри вашей души возникают представления, которые требуют, чтобы вы их к чему-либо отнесли; а между тем вы их никогда не переживали. Вы знаете, что эти переживания относятся к сущностям; и вы никогда не сталкивались с этими сущностями. А затем человек узнает нечто особенное: он узнает, что может вступать в соотношение с тем, что всплывает в виде представлений, что может их любить и ненавидеть, что может чувствовать благоволение по отношению к одним и испытывать высокомерное чувство по отношению к другим. При этом пробуждается не только сумма внутренних представлений, но также нечто подобное волнообразно вздымающимся и опускающимся чувствам и ощущениям. Человек совершенно один с самим собой, один со своим внутренним миром, который всплывает на поверхность. Вначале он сам ничего не видит, кроме какой-то неопределенной темноты, но, вместе с тем, он полон отношения к этим вещам.

Приведем характерный пример. Положим, что один из всплывающих на поверхность образов вызывает в человеке чувство любви. Тогда к нему подступает искушение, подступает страшное искушение, потому что он любит что-то такое, что находится внутри его самого. Он подвергается искушению любить вещь, потому что она принадлежит ему самому. И тогда ему приходится стараться всеми силами не любить это нечто в силу только того, что оно в нем, а любить, потому что оно именно таково, каково оно есть, независимо от того, что оно в нем. Сделать бескорыстным то, что заключается в самом "Я", - вот в чем заключается задача. А это задача тяжелая, задача, с которой в обычном чувственном мире ничто душевное не может сравниться. В обычном чувственном мире любить совершенно бескорыстно то, что заключается в нас, совершенно невозможно. А между тем, этого человек должен достигнуть, когда вступит туда, вверх. И благодаря тому, что человек окутывает лучами любви это нечто, оно само излучает силу, и человек замечает: оно выходит из него. И далее он замечает, что чем больше он сам изливает любви, тем больше приобретает силу, которая окутывает его, точно оболочкой, дает ему возможность проталкиваться и пробиваться в жизни. А когда человек ненавидит, то это тоже дает силу, но эта сила напрягается, давит человека и выпирает наружу совершенно так, как если бы легкие или сердце хотели протиснуться сквозь кожу физического тела. И так получается со всем, с чем человек вступает в соотношение через любовь или ненависть.

Отличие обоих переживаний заключается в следующем: то, что человек любит бескорыстно, - удаляется; но человек чувствует, что, удаляясь, оно берет его с собой, оно влечет человека по тому же пути, по которому идет само. Но, однако, что человек ненавидит или по отношению к чему он высокомерен, прорывает оболочку и уходит, оставляя человека одного. И человек остается в одиночестве.

На некоторой определенной ступени это различие дает себя знать очень сильно: человек или остается покинутым, или захвачен уходящим "нечто". И если он захвачен и увлечен, то у него открывается возможность подойти к той сущности, которую он пережил в ее отображении. Человек тогда познает эту сущность. И благодаря тому, что в человеке всплывают отображения сущностей, которых он еще не знает, и он вступает с ними в известные отношения, он выходит из себя и приобретает возможность подойти ко всему тому, что населяет второй духовный мир. Тут человек вживается, но не в астральный мир, а в тот, который обычно называется деваканическим и который, собственно, и является миром духовным. Ибо было бы полной бессмыслицей думать, что через свое астральное тело, которое, как я описал, пробуждает тело элементарное, человек попадает в астральный мир; он, напротив, попадет в настоящий духовный мир, в то, что в моей "Теософии" названо "страной духов". В этой области он встречает исключительно духовных сущностей.

Как он знакомится с ними ближе, как они различаются между собой, как они становятся тем, что описано как мир высших Иерархий, с которыми мы уже познакомились, начиная от Ангелов до Серафимов, - об этом мы поговорим завтра.

 

Вчера я пытался при помощи подходящих для таких вещей слов характеризовать разницу между выходом из физического тела и теми переживаниями и чувствами, которые человек испытывает, будучи в эфирном, или элементарном, теле. Я отметил при этом, что вживание в элементарное, или эфирное, тело ощущается человеческом как своего рода излияние в мировые дали, причем у него сохраняется сознание, что излияние это идет из какой-то одной срединной точки, и именно из собственной его телесности, и идет во все стороны в беспредельное. Переживание же в астральном теле ощущается как выпрыгивание из себя и впрыгивание в астральное тело. Человек чувствует себя при этом ожившим вне своего физического тела. Все, что человек называет самим собой, он чувствует как находящееся вне него. Он точно находится в чем-то другом.

Я указал вчера, кроме того, что мир, с которым тогда сталкивается человек, называется (в соответствии с моей "Теософией") "Страной духов". Можно было бы также сказать, что это "низший ментальный план". Безусловно, неверно было бы, однако, думать, что, достигнув нормальным самоотверженным путем жизни в астральном теле, попадаешь в то, что обычно называют "астральным миром", особенно если с этим наименованием связывают нечто сравнительно жизненное.

Различие между жизнью, наблюдением и опытом, которые дает пребывание в мире чувств, и тем опытом, который человек приобретает, будучи в астральном теле в стране духов, очень большое, громадное. В мире чувств мы имеем дело с материей, силами, предметами, процессами и т.д. Мы имеем в мире чувств дело также и с существами различных царств природы, а главным образом - с нашими ближними. Сталкиваясь с этими существами, мы знаем, что они проникаются ими и, благодаря этому, живут жизнью мира в соответствии с законами природы и благодаря силам природы. Короче говоря, в мире чувств мы должны делать различие между природным процессом и существами, изживающими себя в пределах этого природного процесса и проникающимися материей и силами ее. Мы имеем, таким образом, с одной стороны, природный процесс, а с другой - различные существа.

Когда же в духовном мире мы получаем восприятия в астральном теле, то такого различия уже больше нет. В духовном мире мы встречаем только сущностей, и этим сущностям не противопоставляется то, что можно назвать "природным процессом". К чему бы мы ни подошли в духовном мире тем способом, который я вчера указал, все в нем является "сущностью". Когда там что-нибудь есть, то это сущность. Там нельзя говорить, как в мире чувств: "Вот это - животное, а это - материя, которая поглощается животным". Такой двойственности там нет. Напротив, все, что там есть, - это сущность. И какую позицию необходимо занять по отношению к этим сущностям, я тоже уже сказал, а именно, что этот мир духовных Иерархий, который мы уже неоднократно характеризовали с других точек зрения. Мы познакомились с миром Иерархий в их последовательных ступенях, начиная с тех сущностей, которые мы знаем как Ангелов и Архангелов, до тех сущностей, которые почти ускользают от нас, настолько они неясны, а именно - Херувимов и Серафимов. Одно лишь возможно, когда находишься в этих мирах, а именно - установить определенное отношение к этим сущностям. То, чем человек является в мире чувств, надо отбросить в соответствии с тем, что я разъяснял вчера; но, как я вам указал, мы это сохраняем в своем воспоминании. Память об этом пережитом в мире чувств мы вносим в этих сущностей, и совершенно так, как в мире чувств. Мы смотрим назад, на то, чем мы были в мире чувств. Мы это сохраняем в представлениях, вызываемых нашими воспоминаниями. Хорошо, когда на первых шагах посвящения в высшие миры человек научится строго отличать первый шаг от следующего за ним шага. Нехорошо, если человек не научится делать этого различия. В существенном это различие состоит в том, что человек научается наилучшим образом ориентироваться в высших мирах, когда с теми воспоминаниями, которые берет туда с собой и которые ему напоминают мир чувств, не связывает представление о собственном физическом теле и своем образе. Опыт показывает, что это будет лучше. И каждый дающий советы относительно тех упражнений, которые должен быть проделаны, чтобы приблизить первые шаги посвящения, должны обратить внимание на то, чтобы к связанным воспоминаниями представлениям, которые появятся после перехода границы и прохождения мимо Стража Порога, не примешивалось созерцание физической телесной формы, но чтобы, наоборот, первые, связанные с воспоминаниями, представления, были в существенном таковы, чтобы их можно было объединить под общим обозначением морально-интеллектуальных ощущений самого себя. Первое, что надо ощутить, это - какую моральную оценку необходимо сделать самому себе, какие имеются в нас моральные или аморальные наклонности, живет ли в нас чувство правды или, напротив, - чувство поверхностного отношения к ней и вообще, какова наша ценность как человека душевного. Это то, что обнаруживается в качестве первого переживания. Это переживание не может быть выражено словами, относящимися к миру чувств, потому что оно связано с нами интенсивнее, чем что-либо подобное в чувственном мире, когда человек только что вступает в духовный мир. Если мы там что-либо сделали, с чем нельзя согласиться с нравственной точки зрения, то все наше внутреннее существо, которым мы там обладаем, переполняется точно какой-то горечью, точно чем-то таким, что распространяется в мире, как аромат горечи, при этом, конечно, нельзя иметь в виду чувственного аромата. Человек чувствует, однако, что проникается ароматом горечи. Наоборот, то, что встречает нравственное оправдание, проникнуто приятным ароматом. Можно было бы также сказать: "Темна и мрачна сфера, в которую входят с чувством внутреннего несогласия; светла, наоборот, и ярка сфера мира, в которую входят, чувствуя удовлетворение собой". Таковы должны быть оценки морального или интеллектуального характера, которые необходимы для того, чтобы можно было приобрести способность ориентироваться и которые окружают мир, в который мы входим, точно атмосфера. Лучше всего, таким образом, чтобы мы душевно ощущали этот мир и чтобы после освоения и ознакомления с этим душевным ощущением духовного пространства в нас возникло воспоминание; это воспоминание может иметь форму и образ того, чем является физическая телесная форма в мире чувств, но надо, чтобы она как бы вошла во вновь полученную моральную атмосферу. То, что я вам здесь описываю, может, однако, наступить и иначе, то есть не только так, что человек вступает в духовный мир из самой середины своего земного пути, когда пройдет соответствующие шаги к посвящению. Наступает ли оно тем или иным способом - это, в основном, зависит от кармы отдельного человека и от степени его способностей. Нельзя говорить, что один способ лучше или менее хорош, чем другой, встречается и тот и другой. Человек может почувствовать себя втянутым в духовный мир из самой середины дневной жизни; но это может наступить и так, что человек почувствует иного рода переживания во сне, чем обычно. Обычное переживание во сне таково, что при наступлении сна человек теряет сознание, а с пробуждением снова приходит в сознание, и что затем, во время дневной жизни, - за исключением воспоминаний о сновидениях - не помнит свою жизнь во время сна. Он пережил ее бессознательно. На первых шагах посвящения может, однако, произойти, что во время жизни во сне наступает нечто иное, так что самый способ засыпания будет иным. С наступлением жизни во сне человек переживает иной способ сознания. Его в большей или меньшей степени прерывают бессознательные периоды различной длительности, в зависимости от того, насколько он подвинут. Затем, однако, когда дело подходит к утру, сознание снова затухает. А затем, в первое время после засыпания, наступает то, что можно назвать воспоминанием о своем моральном состоянии, о своих душевных качествах. Это воспоминание особенно сильно после засыпания и слабеет все больше и больше, чем ближе дело подходит к пробуждению.

Таким образом, то, что может наступить при упражнениях на первых шагах по пути к посвящению, это озарение, пронизанное светом сознания во время сна, который обычно бывает бессознательным. Человек проникает тогда в те же миры высших Иерархий и чувствует свою принадлежность к ним. Но эту жизнь в мире, где все является сущностью, необходимо, в противоположность нашему обычному миру чувств, характеризовать следующим образом: в мире чувств перед наблюдателем стоит, положим, цветочный горшок. Наблюдатель стоит перед ним; цветочный горшок находится вне него; он наблюдает за ним, стоя перед ним и смотря на него. С таким процессом наблюдения переживания в высших мирах совершенно не могут сравниваться. Вы составили бы себе совершенно ложное представление, если бы подумали, что там можно так же расхаживать и рассматривать сущности, становясь так же "извне" перед ними и наблюдая за ними, как мы это делаем в мире чувств с цветочным горшком. Это не так. Если бы в мире чувств мы хотели сравнить что-нибудь с тем, как мы относимся к миру Иерархий, то оно было бы следующим. Это только сравнение, которым я пользуюсь, но оно хорошо поясняет положение.

Вы, положим, усаживаетесь где-нибудь и решаете ни о чем напряженно не думать и вообще не думать ни о чем особенном. Как бы совершенно без всякого основания у вас тогда появляется какая-нибудь мысль, и притом такая, какой до того совершенно не было. Она захватывает вашу душу, наполняет ее, так что вы не в состоянии отделить себя от нее; вы совершенно сливаетесь воедино с этой появившейся у вас мыслью. И если у вас при этом возникает такое чувство, точно эта мысль живет и увлекает за собой вашу душу, так что ваша душа связана с ней настолько, что можно сказать: мысль в душе подобна душе в мысли, тогда в мире чувств получается подобие тому, как знакомятся и общаются с сущностями высших Иерархий. Слова: "Находишься рядом с ним, находишься вне них" теряют всякий смысл. В действительности находишься с духовной Иерархией, как мысли живут с нами; однако это не так, что можно было бы сказать: "Мысли живут в нас". Это, напротив, так, что можно было бы сказать: "Мысли в нас думают сами себя". Они изживают себя, и мы изживаем изживание сущностей.

Мы находимся внутри этих сущностей; мы едины с ними настолько, что все наше существо изливается в сфере, в которой живут эти сущности, и мы сопереживаем их бытие и знаем при этом точно: они изживают себя в нем.

Никто не должен думать, что после первых же шагов по пути посвящения человек тотчас же почувствует все то, что переживают эти сущности. Достаточно, чтобы он знал, что перед ним эти сущности находятся совершенно так, как в чувственном мире перед нами находится человек, которого он видит в первый раз. Выражение: "сущности изживают себя в человеке" сохраняет свою силу, и все же при первом знакомстве с ними человек может знать о них столь же мало, сколь мало мы знаем человека, которого встречаем здесь в первый раз. Таково, таким образом, сопереживание. И оно становится все интенсивнее и интенсивнее, и человек благодаря этому проникает постепенно все глубже в существо этих сущностей.

С тем, что мы описывали как душевное переживание, сочетается, однако, еще нечто. С ним связано некое основное чувство, которое ощущается в душе как своего рода реальное данное, как отдельные переживания. Это такое основное чувство, которое я смогу вам, может быть, пояснить при помощи сопоставления с его противоположностью. Полной противоположностью этому основному чувству является то переживание, которое человек имеет в чувственном мире, когда, находясь в каком-нибудь месте, смотрит на то, что лежит вокруг него. Представьте себе, что кто-нибудь стоял бы здесь, посередине зала, и смотрел бы на все, что здесь происходит. Он сказал бы тогда так: "Вот тут человек, там человек". Таково было бы его отношение к окружающему миру. Это является, однако, противоположностью того основного настроения, которое владеет человеком в том мире, который мы только что характеризовали. Там нельзя сказать: "Я нахожусь здесь, а там - та или иная сущность", там надо, напротив, говорить: "Я есмь эта сущность", потому что поистине таково фактическое ощущение человека. И то, что я говорил относительно отдельных сущностей, ощущается и по отношению ко всему миру. Там человек находится, собственно, во всем сам. Это "пребывание в сущностях" распространяется на все его душевное настроение. И это душевное настроение фактически ощущается, когда с полным сознанием переживается время от засыпания до пробуждения. При сознательном переживании это ощущается как излияние себя на все то, что переживается как пребывание во всем, что имеется в мире до пределов мира, вспоминаемых человеком.

Я однажды попытался сделать следующее - и это я сообщаю не как что-либо особенное, а просто, чтобы сделать мою мысль понятнее. Давно уже мне пришло в голову, что некоторые более или менее сверхчувственные состояния выступают перед нами как бы в отражении в великой мировой поэзии. Я имею в виду следующее: когда ясновидящий уяснит себе, какое основное душевное настроение ощущается им при известных сверхчувственных переживаниях, и просмотрит затем мировую литературу, то в действительно великих произведениях поэзии он встретит в различных местах такое настроение, которое проходит через целые главы или отрывки этих поэтических произведений. Это не значит, что это - оккультное переживание авторов-поэтов. Ясновидящий может, тем не менее, сказать, что при желании найти в мире чувств в форме отзвука то, что он пережил в качестве духовного настроения, он может обратиться к тому или иному великому поэтическому произведению и найдет там как бы теневой образ этого настроения. Так, если ясновидящий читает, например, Данте, то у него появляется чувство, что в поэзии Данте имеется отблеск, тень того, что по-настоящему в его первоначальном состоянии может быть пережито только ясновидением. И вот я однажды попытался отыскать в поэтических произведениях некоторые состояния и найти своего рода совпадение, согласованность между тем, что переживается в высших мирах, и тем, что существует как бы в отражении в физическом мире. Я задался вопросом: не могло ли быть так, что это своеобразное душевное настроение, излитое в душу во время сна при условии сохранения полного сознания, то есть, иными словами, при пребывании в высших мирах может быть найдено в мировой литературе в форме отблеска этого настроения? Непосредственных результатов, конечно, не получилось. Однако, когда я поставил вопрос иначе, то получил некоторые результаты. Переживаемое человеком позволяет ведь поставить вопрос и так: как ощущала бы другая сущность - не человека, а сущность высших Иерархий - это душевное переживание, это нахождение в высших мирах или, иначе говоря, - человек чувствует, что находится в мире и видит существ высших Иерархий. Подобно тому, как в мире чувств можно задаться вопросом, что ощущает другой человек по отношению к той вещи, которая вызывает определенное ощущение в нас, так и относительно сущностей высших Иерархий можно поставить такой же вопрос и можно составить себе представление, что переживает при этом сущность высших Иерархий. Тогда можно было бы составить себе известное представление относительно переживаний жизни в высших мирах, которая была бы возможна при действительно сознательном сне. Эти переживания были бы более высокими, чем переживания, имеющиеся в самом человеке; вместе с тем, однако, они является переживаниями, захватывающими человеческую душу (принимающие участие в человеческой душе, составляющие значительную часть человеческой души). Можно представить себе, таким образом, сущность, принадлежащую к более высокому разряду Иерархий, чем тот, к которому принадлежит на Земле человек и которая все же в высочайшей степени в состоянии испытывть все человеческое.

Если поставить вопрос так, если иметь таким образом в виду необыкновенного, а не типического человека, и представить себе такое настроение, то получаешь возможность встретить в мировой литературе кое-что, относительно чего можно составить себе такое суждение: такое настроение является как бы отзвуком того, о чем настоящее представление можно соответственно получить, только переселившись в только что описанный мир.

В европейской литературе не встречается ни одного поэтического произведения, о котором можно было бы сказать, что в нем чувствуется настроение, излитое в душу, которая чувствует себя в высшем мире, который мы характеризовали. Прекрасное чувство испытываешь, когда начинаешь по-новому понимать и по-новому чувствовать себя чудесно воскрешенным, отдаваясь настроению, являющемуся как бы отзвуком речей Кришны в "Бхагават-Гите". Совершенно новым светом озаряются эти строки, если ясно осознаешь, что это заключается не в словах, а в том настроении, которое является как бы отзвуком, как я только что описал. Все это я привел только в виде иллюстраций ясновидения для того, чтобы вы могли взять поэтическое произведение и попытаться отыскать излитое в него настроение, а исходя из него, могли бы ощущать отчетливо, в чем именно заключается соответствующее переживание ясновидящего, когда из повседневной жизни он сознательно переносится в соответствующие миры или когда сознание его распространяется на сон.

Это настроение, это основное чувство сочетается еще с иным чувством. С ним соединяется еще иное чувство, и я попытаюсь дать вам о нем понятие, описывая словами то, что при этом переживается.

То, что при этом переживается, приблизительно таково. Человек чувствует себя излитым в этот мир. Вначале он, собственно, нигде не чувствует ничего внешнего, за исключением только той точки, в которой он находится перед тем. Эту точку он чувствует как собственное единое внешнее. То, что он совершил плохого, то, что он сделал хорошего, - все это он находит втиснутым в эту одну точку мира. Это - внешнее. В отношении же остального он чувствует себя вместе со всем тем, что сам совершил в мире, излитым по всему миру. И у него при этом появляется особенное чувство, что совершенно неуместно переживать это отношение к миру, применяя при этом некоторые естественные, свойственные чувственному миру выражения, например, совершенно прекращают иметь всякий смысл слова "прежде" и "потом", потому что с засыпанием дело обстоит так, что человек не испытывает: теперь это "прежде", а пробуждение будет "потом"; наоборот, человек испытывает некоторые переживания, наступающие с засыпанием и происходящее затем дальше. Когда человек, однако, испытал известную сумму переживаний, то в известном отношении он стоит снова на той же точке, но он стоит на ней не так, как стоял при засыпании.

Когда говорят о "прежде" и "потом", то "прежде" в графическом изображении будет находиться в точке А, а потом в точке В.

У нас такое чувство, что, говоря: "Я заснул", сказать "тогда" будет неправильным. Тут происходят разные события и "прежде" и "потом" утрачивают при этом свой обычный смысл. И если я теперь скажу (но это будет неверно): "После некоторого времени человек стоит там, где стоял "раньше", то надо себе представить, будто стоишь перед ним, будто вышел из его тела, обошел его и смотришь на себя самого. Стоишь, таким образом, приблизительно на той же точке, на которой стоял при выходе, но стоишь против себя; изменяется лишь направление. Затем (но "затем" мы опять-таки употребляем для сравнения) события развертываются дальше и происходит так, будто мы снова возвращаемся к телу и снова находимся внутри его. При этом переживаешь не "прежде" и "потом", а скорее кругообразное движение, при котором слова: "начало", "середина" и "конец" не могут быть, собственно, употреблены иначе, как вместе. Как в том случае, когда мы имеем круг, можно, когда он очерчен, на каждой отдельной точке сказать: "Он начинается здесь" и, обойдя вокруг, сказать: "А здесь он кончается" (это можно сказать на каждой точке), так и при этом переживании мы испытываем при этом чувство, что переживаем не время, а круговое движение, циклическое движение, и при этом движении совершенно теряется чувство времени, которое обычно ощущается в чувственном бытии. У нас только такое чувство, что мы находились в мире и что основной характер мира - циклический, кругообразный. Существу, никогда не вступавшему на Землю, никогда не находившемуся в условиях чувственного бытия, никогда бы не пришло в голову, что мир некогда имел начало и может иметь конец; напротив, мир представлялся бы ему всегда только в виде замкнутого в себе кругообразного образа. Такое существо совершенно не имело бы основания говорить, что стремится к вечному, по той причине, что все вокруг него вечно и потому оно не встретило ни одной точки, из которой можно бы взирать на вечное через временное.

Это чувство отсутствия временного, чувство цикличности наступает, таким образом, когда человек достигает определенной ступени ясновидения или когда он начинает сознательно переживать жизнь во сне. Но это чувство сочетается всегда с некоторым страстным томлением, которое проявляется в том, что человек, испытывающий это переживание в высших мирах, никогда не испытывает "покоя". Он всегда чувствует себя в движении, в каком-то круговращательном движении, он никогда не испытывает остановки. И его страстное томление связано с потребностью остановиться где-нибудь, вступить где-нибудь в условия временного; он испытывает, таким образом, именно противоположное тому, что мы переживаем в чувственном мире. В чувственном мире мы постоянно чувствуем себя во временном и испытываем страстное томление по вечности. В высших же мирах человек чувствует себя, наоборот, в вечном и ощущает единое страстное желание: "О если бы мир остановился где-нибудь; о если бы где-нибудь можно было бы войти в условия временного бытия!". В этом состоит основное чувство, которое испытывает человек, - непрестанное движение и страстное стремление к временному, переживание себя в непрестанном на вечные времена, гарантированном становлении и томительное желание, которое можно выразить словами: ах если бы можно было как-нибудь, где-нибудь исчезнуть, погрузившись в преходящее!

Если сохранить понятия чувственного бытия, то придется признать такие вещи парадоксальными; не следует, однако, спотыкаться о такие парадоксы, потому что иначе это значило бы, что мы избегаем вдаваться в реальное изображение высших миров, при вступлении в которые приходится отказываться не только от всего остального, но также и от обычных описаний чувственного мира, если только желаешь описывать эти высшие миры в их действительной реальности.

Это описанное мною чувство, которое я просил бы вас рассматривать как такое чувство, которое вы испытываете в себе и у себя (и это чрезвычайно важно, чтобы это переживание было в себе и у себя, потому что таковы первые шаги по пути посвящения). Это чувство может выражаться двояким образом: в одном случае оно может проявиться так, что переживаемое можно выразить следующими словами: "Я испытываю томление по преходящему, по бытию в рамках временного; я не хочу быть излитым в вечности".

Если у человека в духовном мире возникает такое чувство, то есть если он испытывает его не так, как в чувственном бытии, а так, что по возвращении в чувственное бытие он его совершенно утрачивает и что оно, таким образом, проявляется только в духовном мире, где выражается приблизительно так: "Как бы хотелось жить во временном! Как бы хотелось хорошенько сконцентрироваться самостоятельно в одной какой-нибудь точке мирового пространства! Какую ценность имеет вся эта вечность, разлитая во Вселенной! Так бы хотелось заручиться самостоятельностью и пользоваться ею!"

Представьте себе такую характеристику этого чувства, выраженную при помощи ощущений, взятых из чувственного мира. Характеристика эта не точна; мы еще подойдем к другой, более точной характеристике, но чтобы добиться точности, должны сочетать ее с кое-чем другим. Но я ведь только что сказал, что там, наверху, все - сущность и что иначе о том мире нельзя говорить. Мы будем, однако, не совсем точны, если скажем, что там все - сущность. Когда мы в чувственном мире охвачены каким-нибудь желанием, то говорим так: "Ах если бы я только мог заручиться хотя бы одной этой точкой!" Когда же говорят о высших мирах, то приходится сказать: "Я чувствую, что меня толкает какая-то сущность, и она производит на меня и во мне такое действие, что я хочу войти в эту точку". И если человек поймет, что это желание (заручиться какой-нибудь точкой, быть сконцентрированным во временном) является результатом импульса, исходящего от какой-нибудь сущности (только так это и может быть), то он поймет и то влияние, которое оказывает в мире люциферическая сущность.

Мы подошли теперь к вопросу: "Почему можно сказать, что мы в данном случае встретились с люциферической сущностью?". Если в мирах высшей Иерархии проявляется такой импульс, что от вечного нас влечет к самостоятельной концентрации в условиях временного, то это является доказательством, что мы встретили люциферическую сущность. И когда мы пережили эту встречу, тогда только нам становится известно, как надо описывать силы, являющиеся силами люциферическими. Они описываются так, как это сделал я, и тогда только открывается возможность говорить реально об одной противоположности, отзвук которой проявляется и в нашем чувственном мире. Эта противоположность получается вследствие того, что в чувственном мире является совершенно естественным, что мы находимся в условиях временного; для астрального же мира, помещающегося над миром чувственным, совершенно естественно, чтобы мы ничего не испытывали временного, а только лишь вечное. И отзвуком деваканического опыта является в чувственном мире, в условиях временного, тоска по вечному. Такое одновременное ощущение фактически пережитого временного - пережито в одно мгновение - и тоски по вечному происходит от того, что наш чувственный мир пронизан миром деваканическим, страной духов. И как за чувственным миром сокрыта для обычного чувственного восприятия страна духов, так за мгновением сокрыта вечность. И как нигде, ни в одной точке нельзя сказать: "Здесь кончается чувственный мир, а здесь начинается мир духовный", и как повсюду духовный мир пронизывает чувственное бытие, так каждое мгновение пронизывает вечность. Вечность переживают не тогда, когда выходят из временного, а тогда, когда в одно мгновение могут ясновидчески пережить ее. Она находится в каждом мгновении. Если вы возьмете какую-либо точку мира и встретитесь с какой-либо сущностью, то, исходя из ясновидческого сознания, не можете сказать: эта сущность пребывающая (временная), а эта сущность - вечная. Для духовного сознания такое выражение не имеет никакого значения. Значение, смысл лежит совершенно не в этом. То, что лежит в основе бытия - мгновение и вечность, - имеется всегда и повсюду. Вопрос можно поставить только так: как происходит, что вечность представляется в виде мгновения, что она представляется временной и что находящаяся в мире сущность принимает образ временного. Причиной этого является не что иное, как то, что наше чувственное бытие повсюду, где оно проявляется, пронизано люциферическими сущностями, и поскольку в дело вмешивается люциферическая сущность, постольку вечность превращается во временное. Вы должны, таким образом, сказать так: сущность, находящаяся где бы то ни было в условиях временного, является вечной настолько, насколько она имеет возможность освободиться от люциферического влияния. И она поскольку временная, постольку подчинена влиянию люциферического бытия.

Когда приводишь духовную характеристику, то перестаешь употреблять выражения обычной жизни. Если бы в обычной жизни мы применили то, чему учат религии и теософия, то должны были бы сказать так: внешней оболочкой человека является его тело, а в нем находится его душевное и духовное существо; тело - временно-преходящее, духовное и душевное существо - вечно и бессмертно.

Это будет верно, поскольку мы находимся в чувственном мире и хотим характеризовать вещи, находящиеся в нем. Но это будет уже неверно, если мы захотим применить точку зрения духовного мира. Тогда надо будет сказать так: человек является таким существом, для выявления полной природы которого необходима совместная работа прогрессирующих божественных и люциферических сущностей. И поскольку в нем проявляются прогрессирующие божественные сущности, одна часть его существа настолько отрывается от того, что в нем является люциферическим, что приобщается вечности.

Поскольку проявляется деятельность божественных сущностей, постольку человек принимает участие в вечном. Поскольку в нем действует люциферический мир, человеческой сущности причленяется все то, что связано с преходящим и временным.

Таким образом, вечность и временность являются совместной деятельностью разнородных сущностей. В высших мирах больше уже не имеет смысла говорить о таких отвлеченных противоположностях, как вечность и временность. Они прекращают иметь смысл в высших мирах. Там надо говорить только о сущностях. Поэтому говорят о прогрессирующих божественных сущностях и о люциферических сущностях. Так как они находятся в высших мирах, то их отношение друг к другу выражается как противоположность вечности и временности.

Я отмечал, что хорошо, когда человек при своем восхождении в мир, который здесь имеется в виду, ощущает не столько свою внешнюю физическую форму, сколько переживает моральные воспоминания. Лишь продолжая упражнения первых шагов посвящения, он станет ясновидящим в такой степени, что в его воспоминаниях выступит также и внешний физический образ. С этим воспоминанием собственного физического образа связано, однако, еще нечто иное, а именно то, что только с этого момента человек начинает вспоминать не свою душевную жизнь вообще, не только вообще свои хорошие и плохие поступки, но и все свое "Я". Все свое "Я" вспоминает человек в тот момент, когда получает возможность смотреть назад на свое тело как на внешний образ. Он чувствует тогда, что его существо точно раскололось. Он смотрит на ту часть своего существа, которую сложил у Стража Порога, и смотрит на то, что называет своим "Я" в чувственном мире. И когда он смотрит на то, что называет своим "Я" в чувственном мире, то и оно представляется расколотым, и он говорит себе: "То, что я называл прежде своим "Я", теперь я только припоминаю; теперь я живу в "Я" высшего порядка, и оно относится к прежнему моему "Я", как отношусь я в моих воспоминаниях как мыслитель к жизни в чувственном мире". Таким образом, на то, чем, собственно, является человек как земной человек - на своего "Я"-человека, - человек может смотреть только с этой ступени.

Тут, однако, человек вовлекается в еще более высокий мир, который можно назвать высшей страной духов, или, если хотите, - высшим ментальным миром, несколько отличным от другого, низшего. Человек чувствует себя в нем, когда ощущает свое "Я" расколотым, а свое обыкновенное "Я" чувствует только еще как воспоминание. Тут только он приобретает возможность произвести правильную оценку человека на Земле. Лишь когда начинает смотреть назад оттуда, то узнает, чем является человек в своей глубочайшей сущности. Тогда получает вместе с тем возможность составить себе живое суждение обо всем течении истории. Тогда пережитое человечеством развитие вчленяется как "Я"-сущность в ход развития душ и, вместе с тем, из обычного хода развития человечества выделяются сущности, являющиеся ведущими в развитии человечества. Тогда все складывается так, как я охарактеризовал во втором моем докладе, а именно, что человек действительно переживает импульсы, которые вливаются в эволюцию человечества через посвященных, которые повсюду из чувственного бытия должны переходить в бытие духовное, чтобы иметь возможность оказывать свои импульсы.

С того момента, когда переживают человека как "Я"-сущность, приобретают также и настоящее прозрение в человеческое существо. При этом есть только одно исключение. Объединим все сказанное: если человек прошел первые шаги по пути посвящения, то может ясновидчески подняться в мир низшей страны духов. Он переживает тогда представления душевного, морального и интеллектуального и взирает вниз на то, что происходит в душах, даже не объединенных в "Я"-существа. Объединение сущностей в "Я"-существа переживается в высшей стране духов, а вместе с тем там переживается все, что можно назвать цветами духовной жизни посвященных, с одним-единственным исключением, которое надо признать правильным и хорошим, если оно наступает как исключение, нарушающее общее правило. Исключение это состоит в том, что из низшей страны духов видят всю сущность Христа Иисуса! Таким образом, когда выполнено второе условие, о котором я говорил во втором докладе, то, глядя назад чисто человечески и удерживая вызванные воспоминаниями представления, вспоминают Христа Иисуса и все события, ушедшие вместе с Ним. Истину обо всех других Посвященных переживают только в высшей стране духов. В этом заключается различие громаднейшей важности. Когда человек восходит в духовный мир, тогда, озираясь назад, он видит земное сперва душевно, если только у него при взгляде на земное не возникает воспоминаний об образе в форме земных людей.

Это человек переживает, однако, только достигнув высшей ступени, которую мы характеризовали выше. Только Христа Иисуса он может и должен видеть на первых же шагах к Посвящению. Он может Его созерцать, когда поднимается вверх и видит себя окруженным только одним душевным, которое сперва не пронизано "Я"-сущностью, а в нем, как бы в виде своего рода центральной точки, он видит сущность Христа, совершающего Мистерию Голгофы, пронизанную "Я".

То, что я вам сейчас сообщил, нельзя, конечно считать изложением каких-либо существующих христианских вероисповеданий, миросозерцаний, потому что я не думаю, чтобы это можно было где-нибудь встретить. Однако нечто все же можно встретить (потому именно, что христианство в своем развитии, наблюдавшемся до сего времени, не достигло того, чего должно было достигнуть); хотелось бы сказать, что можно встретить противоположность того, что мы охарактеризовали, но встретить совершенно особенным способом, к которому человек приходит только тогда, когда пронизывает вещи взором с оккультной точностью.

Некоторым из вас известно, может быть, что среди официальных представителей христианства есть много таких, которые испытывают ужасный страх перед всем, что называется оккультизмом, и считают все это чисто бесовским делом, которое может привести человека только к погибели. Почему это так? Почему приходится все снова и снова сталкиваться с тем, что когда представители какого бы то ни было религиозного культа слышат об оккультизме или теософии, то они их отвергают? И если скажешь такому господину: "Вдумайтесь же, наконец, в то, что ведь христианские святые всегда переживали высшие миры и что об этом рассказывается в их биографиях", тогда они находят только один ответ: "Да, это, конечно, так, но это все же нельзя ставить целью своих стремлений; об этом, правда, можно прочесть в житиях святых, но если не хочешь подвергать себя опасности чертовщины, то испытывать самому такие же переживания нельзя". Отчего такое отношение?

Если вы объедините все то, что я вам говорил, то вы это поймете: в этом выражается боязнь, весьма сильная боязнь. Люди не знают, откуда она происходит, но оккультисту это известно. Как я вам говорил во второй лекции, человек может иметь в высших мирах воспоминание о Христе, но оно может возникнуть у него только в том случае, если он правильно, по-настоящему постиг его в физически-чувственном мире на Земле. И весьма важно иметь это воспоминание уже в том ближайшем мире, в который человек вступает, когда сохраняет еще в своем представлении воспоминание об остальном человеческом. С одной стороны, необходимо иметь связанное с воспоминанием представление, а с другой стороны, - его можно иметь только в том случае, если уже здесь проникаешься Им. Случается поэтому, что, познакомившись до некоторой степени с оккультизмом, но не проникнув в некоторые важные выдающиеся факты, люди считают не имеющим особого значения, познакомился ли человек с представлением о Христе до того, как проник в высшие миры, или нет. Они думают, что то, что там, вверху, не зависит столь сильно от того, что было пережито внизу, несмотря на то, что они это обычно всегда подчеркивают. Однако именно то или иное отношение ко Христу в высших мирах зависит от того, в какое отношение человек стал к Нему в физическом мире. Если человек не старается вызвать в себе правильного представления о Нем в физическом мире, то входит в высшие миры до известной степени незрелым и может Его там не найти, несмотря даже на то, что должен был бы Его там встретить. Таким образом, если не обратить необходимого внимания на это значительное, выдающееся обстоятельство, то представление о Христе может быть вместе с восхождением в высшие миры совершенно утрачено.

Если, таким образом, человек пренебрег тем, чтобы уже в чувственном мире встать в определенные отношения ко Христу, то он мог бы быть даже весьма сильным оккультистом, но в высших мирах не получил бы никаких восприятий о Христе и ничего не узнал бы о Нем. Он не нашел бы Его там и ничего не мог бы узнать о Нем. Его представления о Нем оставались бы всегда недостаточными. В этом заключается нечто весьма значительное.

То, что я вам говорю, не является моим субъективным мнением, а представляет собой общий объективный результат, полученный теми, которые производили соответствующие исследования. Что это именно так, объективно описывается оккультизмом. Если же люди не ощущают необходимости стать оккультистами, а являются лишь честными представителями того или иного религиозного вероисповедания, то это отношение с полной бессознательностью проявляется в виде боязни. И если кто затем хочет предпринять восхождение в высшие миры, то это представляется им большой чертовщиной и они полагают, что они при этом не могут занять правильного отношения ко Христу, так что им поэтому лучше было бы не восходить из обычного чувственного мира. Эта боязнь является, таким образом, до известной степени обоснованной. Сами они не знают, какой путь ведет ко Христу, и если затем они входят в высшие миры, то Христос является для них утраченным. Такова боязнь, проявляющаяся в некоторых кругах священнослужителей; потворствовать этой боязни никоим образом не представляется возможным.

Я прошу это маленькое отступление, которое весьма интересно с культурно-исторической точки зрения и дает понимание многого, что протекает в жизни, рассматривать как нечто весьма значительное и уделять ему в жизни углубленное, вдумчивое внимание.

С двух различных точек зрения показал я вам, так сказать, истоки, ведущие ко Христу, и попытался бросить некоторый свет на Сущность Христа. Все, что я сказал, могло быть сказано и без этих двух истоков и могло бы быть значительным и понятным без них. Необходимо, однако, занять совершенно объективное положение по отношению к фактам и рассматривать их как факты космического порядка, совершенно вне зависимости и влияния от конфессиональных направлений. Мы, таким образом, попытались бросить некоторый свет на понятия "временное, преходящее, вечное" - с одной стороны, "смертное и бессмертное" - с другой стороны, и понятия преходящего и временного были поставлены в связь с люциферическим принципом, с Принципом Христа сочетаются такие понятия, как вечность и бессмертие.

Могло бы прийти в голову, что сочетание временного, преходящего, концентрации в одной точке с люциферическим принципом является хотя бы в самомалейшей степени умалением значения люциферического принципа. Сегодня мне хотелось бы сказать только одно: ни при каких обстоятельствах не было бы правильным рассматривать Люцифера ("носителя света") как нечто такое, чего надо было бы бояться, от чего надо было бы отказываться или от чего надо было бы во что бы то ни стало отделываться. Поступающий так упустил бы из виду то, чему учит истинный оккультизм, а именно, что здесь, в чувственном мире, существует такое же чувство, как и в сверхчувственном мире. В чувственном мире у человека такое чувство: "Я живу во времени и тоскую по вечному; я живу в мгновении и желаю вечного". В духовном мире это дает такое чувство: "Я живу в вечном и тоскую по мгновению".

Проследите теперь "сообщения из Акаша-Хроники": разве в древние времена, которые мы часто называем "Лемурийскими", человеческое становление не было своего рода переходом из такого состояния, которое мы имеем во сне, в состояние бодрствования? Проследите хорошенько, что произошло в Лемурийское время, и вы скажете себе: благодаря тому, что человек совершил переход из духовного состояния сна в бодрственное земное состояние, вся эволюция перешла от духовного в чувственное. В то время совершился переход, и все наше теперешнее чувственное бытие приобрело смысл, только начиная с Лемурийского времени. И подумайте, разве это столь неестественно, что человек, вышедший из высших миров, будучи охваченным люциферическим началом, унес с собой как бы тоску по вечному? И тогда, в связи с люциферическим началом, у человека сохраняются своего рода воспоминания о доземном состоянии, воспоминания о том, что он имел до того, как пришел в чувственное бытие.

О том, в какой мере тоска по врйменному, по мгновению, участвует в общей эволюции человека, об этом - завтра.

 

Из прочитанных до сего времени докладов вы, может быть, усмотрите, в какой степени является необходимым сделать так, чтобы наши представления были подвижны, способны к изменению, если мы хотим добиться настоящей характеристики различных миров, из которых наш обычный чувственный мир является лишь одним из многих. Вам будет далее ясно, что необходимо говорить совершенно иным языком человеческих представлений, если дело касается перехода из одного мира в другой. Это одна сторона дела. Но имеется и другая сторона дела, и она состоит в том, что все миры действуют сообща и что в одном мире должно отражаться, восприниматься воздействие прочих миров. Ведь в каждом мире мы встречаем сущности и явления, относящиеся к другому миру, а также и все то, что из других миров оказывает влияние именно на этот мир. Все это необходимо старательно принять во внимание, если мы хотим по-настоящему постигнуть тайну посвящения, если хотим понять отношение мгновения к вечности, земной тьмы к духовному свету. Как вы прочли в книге "Как достигнуть ...", существуют известные правила, известные указания, которым душа должна подчиниться для того, чтобы получить возможность восхождения в сверхчувственные миры. Такие правила, конечно, не только полезны, но прямо необходимы для тех, кто по-настоящему намерен предпринять первые и дальнейшие шаги по пути к посвящению. В наше время необходимо при этом обратить внимание на одно. Наше время обладает некоторой особенностью, связанной со всем своеобразием мирового цикла, в котором мы живем: наше время заключает в себе нечто поучающее, нечто теоретизирующее. И сколько бы ни прилагалось стараний к тому, чтобы отойти от этой наклонности к теоретизированию, она все же продолжает пребывать в глубине души современного человека. В результате современные люди, когда дело касается восхождения в высшие миры, ожидают прежде всего, чтобы им было сообщено, как душа должна держаться, если хочет войти в высшие миры. Между тем, в противоположность действительному переживанию сверхчувственного, во всех описаниях нормального пути, нормального маршрута в высшие миры есть все же нечто такое, что хотелось бы в известном отношении назвать опасным, щекотливым, потому что жизнь представляет собой нечто весьма сложное. Каждая душа, в каком бы она ни находилась жизненном положении, связана с какой-нибудь определенной кармой, имеет определенную исходную точку (каждый раз, когда хотят предпринять восхождение в высшие миры, надо исходить из определенного жизненного положения). Ни одна душа не находится в таком же положении, как другая. Потому и самый путь в сверхчувственные миры является для каждой души индивидуальным, то есть таким, который в исходной точке берет направление в соответствии с данной душой. Если говорить правильно, то нельзя выставлять общего правила и говорить, что вот именно так, в соответствии с нормальным принципом, должна душа совершать восхождение в высшие миры. Возникает стремление давать в брошюрах указания: "Так-то и так-то должна поступать душа", чтобы вызвать убеждение, что, следуя таким правилам, можно при всяких обстоятельствах одинаковым для всех душ образом подняться в высшие миры. В этом и лежит опасность таких указаний. Ввиду всего этого я попытался в книжечке "Путь самопознания человека" дать нечто такое, что является индивидуальным и, вместе с тем, может быть полезным для каждой души. Но отсюда проистекла также необходимость показать разнообразие и изменчивость посвятительных путей. Не давая вам никаких объяснений по этому вопросу, я хотел бы лишь указать на три способа, три пути, три образа, которые выступают перед нами в трех мистериях: "Врата Посвящения", "Испытания души", "Страж Порога", а именно: на Иоганна Томазия, Капезия и Штрадера. Эти образы указывают пути на первых шагах к посвящению как бы в трех различных аспектах. Ни об одном из этих путей нельзя сказать, что он лучше или хуже другого; напротив, о каждом из этих путей необходимо сказать, что он определился кармой данной индивидуальности. Можно, таким образом, сказать, что, например, такие души, как у Иоганна Томазия и Капезия, должны идти именно таким путем, какой они показали не теоретически, не в целях поучения, а на практике. И все больше и больше будет становиться необходимым отучать людей от мыслей, что в этих вещах можно обойтись несколькими правилами; будет становиться все более и более необходимым переводить указания из сферы теоретически-научной к практически-образной. Так как отношения миров весьма разнообразны, то и пути отдельных индивидуальностей должны быть разнообразны.

И когда мы внимательно начинаем следить за некоторыми индивидуальностями или сущностями высших миров и разбирать, какое они принимают участие в человеке, то возникает необходимость не ограничиваться какими-то определениями, а выставлять их во всем их разнообразии.

В наше время для стремящихся к духовному познанию особенно важно созерцать во всем их многообразии, во всей их изменчивости такие образы, как образы Люцифера и Аримана, которых душа всегда встречает на пути к посвящению. Это созерцание покажет им, как удивительны отношения и сцепления одного мира с другим. Многие наблюдающиеся в наше время признаки показывают, что пробуждается понимание влияния одного мира на другой. Указывая на эти признаки, хотелось бы начать с одного весьма близко лежащего обстоятельства, которое, однако, невсегда ощущается как близлежащее.

В наше время наблюдается в широчайших кругах живейшая потребность познать естественный порядок, познакомиться с законами природы, которые проявляются во всем, и даже во всем встречаемом сущностном чувственном бытии. Существует такая тенденция - не обращать внимания ни на что исходящее из других миров и говорящее нам о человеке и о мировом бытии; существует наклонность строить мировоззрение, только исходя из одного мира. Это приводит к более или менее "монистическим" или так называемым материалистическим мировоззрениям современности. Благодетельной противоположностью этого стремления являются те другие стремления, которые в настоящее время в пределах окружающего нас мира отыскивают явления, подчиненные другим законам, чем окружающий нас природный порядок. Эти стремления отыскивают во всем их разнообразии те явления, которые с точки зрения материализма противоречат этому окружающему нас природному порядку. Необходимо обращать исключительное внимание на все, что разрабатывается в этой области в духе строгой научности. Потому что когда в наше время чисто материалистическому искательству противопоставляется другое искательство, которое в нашем чувственном бытии ищет иных сочетаний, чем сочетания нашего чувственного мира, то это ведь, собственно, не что иное, как искательство влияния иных миров на наше чувственное бытие. В этом отношении является чрезвычайно важным, чтобы именно теософы обращали особенное внимание на то, насколько научными методами исследовано влияние сверхчувственных миров на наше чувственное бытие. Я уже указывал на это в наших маленьких кружках; сегодня я дам соответствующее указание в этом большом собрании.

В своей книге "Мистерия человека", которую я вам особенно хотел бы рекомендовать, наш милый друг Людвиг Дейнгард взял на себя достойный всякой благодарности труд дать обзор, сопоставление и характеристику всего того, что в наше время в пределах мира, доступного каждому человеку, может быть исследовано общепризнанными научными методами по вопросу о влиянии, оказываемом сверхчувственным миром. Труд этот заслуживает всякой благодарности, и с ним должны бы были познакомиться все, кто интересуется, как на каждом шагу встречаются фактические данные, выступления (выпячивания) сверхчувственного из чувственного бытия. Нам понятно, таким образом, какая важная задача поставлена в этой книге, поэтому я и позволяю себе особенно указать на эту книгу.

Это вторжение других миров в мир чувственный порождает в последнем нечто, повторяющееся во всех мирах и заставляющее нас признать необходимым не создавать себе педантично односторонних, строго формально различных догм или суждений, подобно, например, следующим: это должно быть так, а то - иначе; Люцифер, например, таков, а Ариман - таков; всего люциферического надо избегать, а ариманического - надо тоже избегать, и т.д.

Допустим, что человек, пройдя первые шаги посвящения и сделавшись в связи с раскрытием своих духовных очей ясновидящим, встречает тот образ, который мы в сверхчувственных мирах называем Люцифером. Как обозначили бы мы вчера этот образ? Как стремящийся к тому, чтобы вечно находящееся в непрестанной подвижности и изменчивости сделать постоянным во времени, мгновенным, так, чтобы оно могло быть индивидуальным, и в качестве индивидуального - великим. А когда Люцифер встречается душе в сверхчувственных мирах, то он является ей как великий носитель света, как сущность, ведущая к тому, чтобы душа все сокровища, все существенное, что имеется в духовных мирах, свела вниз, в чувственный мир, с тем, чтобы в чувственном мире оно получило отражение и откровение, и если душа в сверхчувственных мирах следует за Люцифером в этом его стремлении, то содействует выполнению прадревней мировой задачи, состоящей в том, чтобы все сокрытое получило откровение, чтобы все вечное было вылито во мгновение, чтобы все протекающее в неопределенном вечном смогло быть удержано во внутреннем величии индивидуального мгновения.

И вот в каждой человеческой душе сохраняется, точно отзвук из духовного мира, что это стремление (сделать сокрытое открытым, зафиксировать вечное во мгновении) действительно осуществляется. Поэтому, когда человек через посвящение или через смерть вступает в сверхчувственные миры, происходит действительно так, что Люцифер является ему как носитель света; опасность, которая встает перед человеком в высших мирах в отношении Люцифера, возникает, собственно, лишь в том случае, когда человек в слишком сильной степени переносит с собой в высшие миры то, что в чувственном мире определяет его позицию по отношению к Люциферу. Во время странствования в высших мирах Люцифер является опасным лишь в том случае, если человек или человеческая душа приносит с собой в высшие миры природу и сущность чувственного человека.

Как обстоит, однако, дело в связи с тем, что сверхчувственные миры всегда вторгаются в мир чувств, оказывая на него влияние? Как обстоит в этом случае дело с Люцифером? В историческом процессе человечества в чувственном мире и в его эволюции мы имеем дело с исходящим из высших миров влиянием, вызывающим импульсы, чтобы в чувственном мире одно происходило после другого, как это и происходит в истории человечества в земном бытии. В это земное бытие врывается влияние тех стремлений, которые мы считаем эгоистическими, самостными стремлениями человеческой души. Мы ведь знаем, что каждое душевное развитие должно исходить из эгоизма. Это естественно; мы знаем, однако, вместе с тем, что необходимо, чтобы происходило высвобождение души от эгоизма. Во все, что когда-либо души сделали здесь, на Земле, исходя из самости, проникает то, что может быть названо откровением вечного во мгновении. Во все то, что зафиксировано в индивидуальной душе, непрестанно вливается влияние люциферических сил. Однако влияние этих сил проникает еще и в другое, а именно в то, что каждый отдельный человек может сделать для общего миропорядка, для мирового бытия, благодаря тому, чем он является, и тому, что обладает самостью (Egoita) и может развить в себе внутреннее величие, струящееся (истекающее) из его внутреннего существа. Чем является индивидуальное величие в отдельной человеческой душе, как не ядром величия общего мирового развития человечества?

Благодаря чему оказывали воздействие на человечество Гомер, Шекспир, Данте, Гете?

Благодаря тому, что они были эгоистическими, самостными личностями (Egoitaten), благодаря тому, что внутри их жили целые миры, которые вылились из их внутреннего, из их самостности. Через эгоизм вносятся, однако, косвенно еще импульсы духовной жизни; они проходят через все эпохи и порождают величайшие духовные дела человечества. В этом опять-таки играет роль Люцифер. Тут он является носителем света, импульсом и силой всего великого, что изливается из бьющей из каждой человеческой души вечной силы, втекающей в человеческую эволюцию. Человеческая душа стоит между двумя полюсами, являющимися отпечатком и отблеском всех миров, в которых человеческая душа в действительности находится: один полюс, который вызывает зачерствение души в себе самой, замыкание в себе самой, стремление только к тому, что служит ей самой, что удовлетворяет только ее; другой полюс - когда человеческая душа извлекает из своих глубин силы, которые бросают свет на всю жизнь человечества.

Когда сталкиваемся мы с этой эгоистичностью человека? Именно тогда, когда мы думаем, насколько необходимо, чтобы каждый человек приносил в дар другим людям то, что является его наиболее собственным, что является его самым индивидуальным, наиболее глубокой собственностью его самостности. Во всем, однако, что один человек делает для другого, исходя из своей самостности, живет опять-таки Люцифер - другой полюс.

И на всем, что человек может таким образом сделать для человечества под влиянием Носителя Света, лежит отблеск того, чем в действительности является Люцифер в высших мирах; на всем лежит отблеск творческой деятельности Люцифера, направленный на то, чтобы сокрытое сделать открытым. Можно ли поэтому сказать, что, например, Люцифер злой? Или что он добрый? Можно лишь на это ответить, что желающие утверждать, что Люцифер злой или что его надо избегать, должен был бы также говорить, что надо избегать огня, потому что в некоторых случаях жизнь гибнет в огне. Идя по пути посвящения, человек приходит к заключению, что выражение "хорошо" или "плохо" совершенно нельзя употреблять в тех случаях, когда необходимо характеризовать существо сверхчувственного порядка. Огонь хорош, когда он горит в надлежащих условиях; он плох, когда условия неподходящие; а сам по себе огонь ни хорош, ни плох. Также обстоит дело и с Люцифером. Он оказывает хорошее влияние на человеческую душу, когда заставляет извлекать из души все то, чем, исходя из своего индивидуального внутреннего, можно пожертвовать на алтарь человеческой эволюции. Люцифер является, наоборот, злой сущностью и то, что он делает, становится дурным, когда он внушает человеческой душе такие импульсы, которые сводят все ее стремления к самоудовлетворению.

Действие, оказываемое сверхчувственными сущностями, можно называть добрыми или злыми; что касается самих сущностей, то их никоим образом так называть нельзя.

Представьте себе, что где-нибудь на острове живут люди, которые считают, что опасаться Люцифера необходимо во всех случаях и что надо держаться от него возможно дальше. Такое воззрение отнюдь не свидетельствовало бы, однако, что у людей этого острова наиболее глубокое знание природы Люцифера. Оно показывало бы только, что вследствие своеобразия своих способностей люди этого острова превращают во зло все, что им может дать Люцифер. Взгляд на Люцифера, сложившийся у этих людей, являлся бы, таким образом, характерным только для самих людей острова, а никоим образом не для Люцифера. Я не говорю, что такой остров существует. Поищите его сами.

Что это такое - люциферизм?

Ответ на это мы должны, таким образом, искать в существе того, что встречаем в сверхчувственном мире в лице Люцифера. Какое он оказывает действие, мы можем определить по тем изменениям, которые происходят с его силами, рассеивающими свое влияние на таком острове, какой я привел в своем примере.

Ариманическое - что же это такое? Когда мы встречаем Аримана в сверхчувственном мире, то видим, что его своеобразная особенность иная, чем люциферическая. Чтобы вступить в сверхчувственном мире в определенные отношения с Люцифером, необходимо, в сущности, только освободиться и очиститься от шлака неправильной самости, от эгоизма чувственного мира. Тогда человек приобретает в Люцифере очень хорошего водителя в сверхчувственных мирах. Человек тогда не легко подпадает под его влияние. С Ариманом дело обстоит иначе, и задача его в мировой эволюции иная. Люцифер все сокрытое держит открытым; цели же Аримана можно характеризовать для нашего чувственного мира приблизительно так: там, где находится наш чувственный мир, там, где он видим, - там и Ариман. Только он невидимо, сверхчувственно пронизывает чувственный мир.

Какую помощь оказывает Ариман? В пределах чувственного мира помощь его очень велика. Он приходит к каждой душе на помощь в том, чтобы возможно больше из чувственного мира, из того, что в нем происходит и может происходить только в нем, было унесено ввысь, в высшие миры. Ведь чувственный мир для чего-либо существует; ведь он не только Майя. Он существует для того, чтобы в нем происходили события, чтобы человеческие существа имели переживания. И то, что в чувственном мире происходит и переживается, уносится ввысь, в вечность, и в том выражается сила Аримана. Передать мгновение вечности - в этом заключается сила Аримана. Однако в человеческой душе, вразрез с этой силой Аримана, проявляется нечто иное. То, что люди переживают в чувственном бытии, является для них бесконечно ценным; я не думаю, что встречу противоречия, если скажу: страстное стремление сохранить по возможности больше для вечности из того, что переживается в чувственном мире, эта наклонность, это стремление гораздо больше, чем другая, живущая в человеческой душе, наклонность - унести с собой вниз, в чувственный мир возможно больше из сокрытых духовных миров. Человек, естественно, любит чувственное бытие, и ему хотелось бы унести из него ввысь, в духовные миры, возможно больше. Некоторые религиозные направления, желающие дать возможно большее успокоение своим последователям, говорят им, что все имеющееся в чувственном мире можно прекрасно взять с собой в духовное бытие. И к этому же стремится и ариманическая сила: она направлена на то, чтобы все имеющееся в чувственном мире восходило вместе с человеком в сверхчувственные миры. Эта наклонность, это стремление уносить чувственное ввысь, в сверхчувственный мир, очень сильна в человеческой душе. От них не так легко отделываются, когда через посвящение или через смерть восходят в высшие миры. Поэтому когда человек становится сущностью высшего мира, то сохраняет еще в себе это стремление. И если он в высших мирах встречает Аримана и тот оказывает помощь человеку в сохранении того, что приобретено и испытано в физическом мире - а он это делает очень охотно, - то положение становится крайне опасным. Те, кто желают переживания мгновения сохранить для вечности, не встречают более охотного помощника, чем Ариман. Очень многие люди, пройдя врата сверхчувственного мира, начинают признавать, что Ариман - весьма удобный помощник, потому что стремления его всегда направлены на то, чтобы происходящее на Земле ввести как часть в высший мир и завладеть им там для себя и для своих сотрудников. Однако это еще не самое худшее, потому что человек не входит в сверхчувственный мир, если предварительно не отбросит до известной степени своей самостности. Если бы он проникал в сверхчувственные миры со всей, свойственной ему на Земле, деятельной силой, то он ухватился бы за фалды Аримана и считал бы его самым приятным товарищем. Однако человек восходит в духовный мир иным. В духовном мире человек обладает способностью признавать за ним нечто божественное ввиду того, что он с чрезвычайной трагичностью пронизывает земную эволюцию в чувственном бытии и всегда стремится так преобразовать чувственное бытие, чтобы оно стало бытием духовным. В этом заключается глубокая трагичность Аримана. Ему хотелось бы превратить тотчас же в духовное все, что так или иначе когда-либо проявлялось в чувственном мире. Он борется в масштабе миропорядка за очищение, за "прокаливание в огне" всего чувственного. Это представляется ему хорошим. Однако по понятию божественно-духовных сущностей, противником которых является Ариман, это представляется весьма плохим. Весьма многое, что ему хотелось бы совершить, должно быть сделано по-иному. Мне хотелось бы привести пример. В применении к общему миропорядку вы увидите из этого примера, что Ариман стремится к тому, что он считает хорошим, что это хорошее нельзя, однако, применять к мировому порядку.

Возьмите какую-нибудь животную сущность, которая в своем прогрессирующем развитии в чувственном бытии принуждена сбрасывать кожу; она периодически меняет кожу, являющуюся как бы отображением ее самой, и продолжает дальнейшее развитие в новой жизненной форме. Для новой жизненной возможности данного существа нечто должно быть сброшено; Ариману хотелось бы все спасти: ему хотелось бы, чтобы змея не сбрасывала кожу, но чтобы все, что должно быть сброшено, перерабатывалось в масштабе мирового порядка.

Того же самого хотелось бы и человеку в чувственном бытии. Со многим не хотелось бы человеку расставаться. Ему хотелось бы взять это с собой в высшие миры, несмотря на то, что по мысли высшего мирового порядка оно предназначено для временного, для мгновения. Если бы человек мог, то, подчиняясь живущему в нем сильному влечению к чувственному миру, он среди всех вопросов о неизведанных или иных путях интересовался бы всегда больше всего вопросом: где можно найти Аримана? Как можно получить его помощь, чтобы заключенное в мгновение взять с собой в вечность? И в этом случае как раз хорошо то, что человек не может найти Аримана в чувственном мире ввиду того, что он невидим, сверхчувственен. Чтобы Ариман оставался возможно более невидимым в чувственном мире, это относится к обязанности Стража Порога. Таким образом, человек может развивать только свои собственные силы для сохранения мгновения в вечности и может только бессознательно пользоваться помощью Аримана. Тут в чувственное бытие человека врывается снова хорошее и дурное в виде двух полюсов.

Человек идет по пути человеческой эволюции. И задача человека на этом пути - хорошая, настоящая, истинная задача - состоит в том, чтобы все, имеющее ценность с точки зрения вечного, вознести в сверхчувственные миры и приобщить к царству вечного. В этом ведь и заключается наша обязанность, чтобы многие ценные сокровища мгновения приносить в жертву на алтаре вечности. Если мы можем воспользоваться помощью Аримана для ценных сокровищ мгновения, то это хорошо. Если же мы встречаем Аримана в сверхчувственном мире (а до этого мы ведь не можем его видеть) и он видит сохранившуюся в нас наклонность возносить в сверхчувственный мир все, лишенное всякой ценности, то это для него весьма большие ценности, но для противников его это лишено всякой ценности.

Тут мы являемся для него хорошим орудием, при помощи которого он из чувственного мира переводит в вечность то, что здесь пользуется любовью и что переносится в эту вечность именно благодаря тому, что пользуется нашей любовью.

И здесь, таким образом, мы снова видим, что исходящее от Аримана само по себе не может быть названо ни хорошим, ни дурным, но что оно, напротив, хорошо или дурно в зависимости от того, как человек к нему подходит и в какое к нему становится отношение. Из этого мы можем заключить, как поверхностны и легковесны все описания, которые даются в ответ на вопросы: каков Ариман? Каков Люцифер? Ответов на эти вопросы, собственно, нет, потому что характеризованы эти сущности могут быть только в тех мирах.

Таким образом, человек вплетен в жизненный лабиринт. Как Люцифер, так и Ариман оказывают влияние на этот жизненный лабиринт, и человек должен искать пути, чтобы занять правильным образом позицию по отношению к этим могуществам. Это-то и вызывает возможность нашего развития, потому что благодаря этому мы принуждены искать надлежащих отношений к сущностям сверхчувственного мира. И отношения к сверхчувственному миру складываются не столько благодаря познаниям, полученным по способу чувственного познания, сколько благодаря тому, что человек, в духе приведенной характеристики, устанавливает определенные отношения к этим сверхчувственным сущностям. Человек пребывает, таким образом, в жизненной темноте, в которую врываются влияния сущностей, как добрые, так и злые, в зависимости от того, как себя человек поставит по отношению к ним.

Такова жизненная тьма.

Жизненный свет, духовный свет, светит в эту жизненную тьму только благодаря тому, что мы становимся в правильное отношение к отдельным сущностям сверхчувственного мира, влияние которых врывается в наш физический мир, и благодаря тому, что мы сознаем, что должны изменить наше представление и понятие, если хотим говорить о сверхчувственных мирах. Мне хотелось бы привести вам еще один пример, насколько необходимо изменить свое мышление, если хочешь правильно определить отношение чувственного мира к сверхчувственному.

Мы живем в чувственном бытии; живем так, что и вокруг себя, и на себе чувствуем воздействие того, что называем своей жизненной судьбой. И каждый, обладающий правильным самосознанием, знает, что сочувствие, совместное ощущение симпатии и антипатии к жизненным судьбам относятся к наиболее сильным и глубоким чувствам, которые человек вообще может ощущать и которые наиболее глубоко проникают в нашу душу. Тут происходит, однако, так (почему это происходит, мне нечего говорить, потому что об этом много говорилось в начальных курсах), что в нашем высшем "Я" (Ubergeerdneten), которое, в соответствии со всем сказанным во вчерашней и позавчерашней лекциях, только напоминает об обыкновенном "Я", только сохраняет его в себе как воспоминание, что в этом высоком "Я" мы сами приготовляем себе ту судьбу, которая нас затем мучает иногда в течение целой жизни. Разве нет людей, которые потому и отказываются от идей перевоплощения, что у них нет никакого желания строить себе новое существование после того, как они прожили это?! Почему у них такие мысли? Потому что они запутались в убеждении, что в тех мирах, в которых человек находится после смерти, все протекает так же, как в мире чувств. Здесь многое может нам нравиться, а многое - и не нравиться, но чувствовать так, как мы чувствуем здесь, нам и в голову не приходит, когда мы находимся в жизни между смертью и новым рождением. Там мы ощущаем совершенно иначе, хотя ничего и не знаем об этом здесь. Когда после смерти мы приходим в духовный мир, то говорим себе: "Ты жил в условиях чувственного бытия; у тебя была определенная способность, но эта способность проявлялась в тебе чрезвычайно односторонне; возможно даже, что ты ею пользовался неправильно. Теперь в новом земном бытии, в новой телесности тебе необходимо держать себя так, чтобы эта односторонность сгладилась. И чтобы несовершенство стало совершенством. Иными словами - то, что в тебе было несовершенным, когда ты был в одной форме, ты должен получить в другом, совершенном виде, пребывая в другой форме; благодаря взаимодействию должны наступить выравнивание и гармонизация".

Затем, в период между смертью и новым рождением, наступает момент, когда человек говорит себе: "Я хочу родиться вновь в таких условиях, чтобы в новой жизни быть совершенно неспособным заниматься, например, живописью, ввиду того, что я ею уже занимался и приобрел достаточный опыт. Будучи неспособным к живописи, я буду в состоянии никогда не допускать в свою душу суждений, как если бы рисовал сам; я буду таким, каким должен быть, если сам встану перед вещью.

Мне нужно будет приобрести себе новые силы, потому что это может быть благотворно для гармонизации и сглаживания того, чем я обладал раньше".

Так можно смотреть назад - на жизнь между рождением и смертью, на то, что было счастливо прожито. Человек говорит себе при этом: "Если бы только можно было направить всю свою эволюцию таким образом, чтобы так прожить жизнь".

Из сил, которые возникают именно таким образом, должно поэтому родиться страстное желание: "То, что я раньше пережил в счастье, я теперь должен пережить в страдании". И тогда устраивают все таким образом, чтобы в какой-то определенной области пережить страдания, которые вызывают продвижение человека вперед. Тогда получается такое положение, что в сверхчувственном мире человек стремится к страданиям и боли, а в чувственном мире ощущает их как нечто такое, отчего ему хотелось бы освободиться. Тут поистине обнаруживается практическое различие между жизнью в чувственном бытии и жизнью в сверхчувственных мирах, между смертью и новым рождением. Совершенно иные силы действуют в нашей жизни между смертью и новым рождением, чем те, которые нам симпатичны или антипатичны между рождением и смертью.

Что делает тот человек, который захотел бы судить о жизни в сверхчувственных мирах в зависимости от симпатий или антипатий в чувственном бытии? Он перспективно переносит в сверхчувственный мир то, что имеется в мире чувств. Это совершенно также, как если бы вы нарисовали розу на какой-нибудь стеклянной доске. Вы смотрите на эту доску, стекла не видите, смотрите сквозь стекло, и рисунок отбрасывается на находящуюся сзади гигантскую стену, и вам кажется, что это так и есть в действительности. В действительности же этого совершенно нет, и вы только перенесли туда рисунок. Таким же точно образом человек хочет оценивать и сверхчувственный мир по своим симпатиям и антипатиям, которые он ощущает в чувственном бытии; он проецирует в сверхчувственный мир нечто, что затем, как тень, отражается в сверхчувственном мире и имеет свое значение. Оно оказывает свое влияние. Это опять-таки указывает на то, что мы называем "жизненной тьмой". Почему находимся мы в жизненной тьме в период между рождением и смертью? Потому что правомочными и само собою разумеющимися для жизни между рождением и смертью являются суждения, оценка жизни, которые для того бытия, в котором мы пребываем между смертью и новым рождением, являются недействительными. Для чувственного бытия нам необходима такая душевная жизнь, которая для мира сверхчувственного не имеет ни ценности, ни значения. Мы должны поэтому через познание и исследования в сверхчувственных мирах дать возможность другому свету из сверхчувственных миров светить в мир чувственный и способствовать общему миропорядку.

Величайшая ошибка, которую человек может совершить в отношении своего миросозерцания, - это мысль, что приобретенные им в чувственном мире понятия и идеи можно распространить на мир сверхчувственный, когда у человека нет ни терпения, ни выдержки, чтобы проникнуться описанием произведенных в сверхчувственных мирах исследований того, что из сверхчувственных миров бросает лучи в темноту чувственного бытия.

Здесь перед нами встает такой вопрос: "Разве только тот может отдаваться воздействию духовного света сверхчувственных миров, кто сам может взирать на эти миры, то есть, кто прошел через посвящение? В мире эта мысль чрезвычайно распространена. Часто говорят: "Как можно что-либо понять в сверхчувственных мирах, если сам не получил посвящения?" И на эту мысль обычно отвечают, что единственно правильным является прохождение пути посвящения и восхождения в сверхчувственный мир.

Как обстоит дело с этим вопросом, как относится понимание к созерцанию сверхчувственных миров, в какой мере можно получить жизненное утешение и жизненные силы при помощи понимания духовного света в жизненной темноте ... - все это должно послужить исходной точкой для завтрашнего обсуждения, которое даст нам возможность проникнуть еще глубже в ту проблему, которую мы рассматриваем в этом цикле.

 

Вчерашние наши размышления мы закончили указанием на ту позицию, которую занимает каждый отдельный человек по отношению к описаниям сверхчувственного мира, вытекающим из исследований, наблюдений и переживаний посвященного. При этом было указано на часто высказываемое суждение, что для душевной жизни человека получаемые через посвящение (посвященного) знания могут иметь ценность и значение только в том случае, если он сам прошел первые шаги по пути посвящения и обладает способностью собственным созерцанием переживать и наблюдать высшие миры. Мы уже часто подчеркиваем, что такое мнение неверно; созерцать, наблюдать, исследовать то, что происходит в высших мирах, можно действительно только тогда, когда так перестроишь собственное "Я", собственную душу, что можешь проникать взором в те другие миры, которые, правда, совершенно иные, чем наше чувственное бытие, но стоят в той или иной связи с нашим чувственным бытием и должны рассматриваться как его основа. Что касается, однако, понимания этих других миров, то было бы неправильно считать, что для понимания и принятия того, что может дать прошедший первые или последующие шаги по пути посвящения, необходимо собственное переживание. Наоборот, мы снова и снова подчеркиваем, что каждый человек, отдающийся без заранее составленного суждения тому, что исходит от настоящих духовных исследователей, непредвзято воспринимающий их описания, их опыт и сообщения и прилагающий к ним свободное разумение, может также и понять все, что ему будет дано.

В чувственном бытии дело обстоит иначе. Можно с полным правом утверждать, что едва ли человек способен понять, чем является Сикстинская Мадонна или что представляет собой какая-нибудь далекая чужая местность, на основании одного только описания. Если человек обладает живой фантазией, то сможет себе составить из такого описания представление; но правомерным все же остается утверждение, что только тот понимает, что находится в чувственном бытии, кто сам имел возможность созерцать, так что для чувственного бытия понимание должно следовать за созерцанием. В высших же мирах это совершенно не так; там результаты работы исследователя могут быть выявлены, выражены в формах и понятиях человеческих идей и таким образом даны миру. Человек может, конечно, увязнуть в материалистических или иных догмах или не иметь никакого желания к свободной отдаче себя тому, что ему сообщается, тогда, конечно, он не придет ни к какому пониманию. А может быть и так, что человек совершенно не виноват в том, что не понимает этих вопросов в силу условий своей предшествующей жизни и полученного воспитания. Однако тот, кто в состоянии отдаваться этим вопросам без задней мысли, можно даже сказать, каждый, кто без заранее составленного суждения объединяет, сочетает все, что дают здравый смысл и здравое суждение, тот в конце концов скажет себе: "Хотя вначале вещи эти и представлялись мне такими невероятными, однако здоровое, широкое и всестороннее мышление приводит меня к их пониманию, хотя я и не могу видеть даже и самого малейшего из сверхчувственного мира".

Как я вам недавно говорил, получивший способность созерцать в высших мирах носит в своем внутреннем мире отпечатки того, что сам имеет в своем внутреннем, и в начале путь его даже направляется по этим имеющимся в нем изображениям; также обстоит дело и с пониманием вещей сверхчувственных миров: понимание предшествует созерцанию и никоим образом не находится под влиянием созерцания и само не влияет на созерцание. Предшествующее понимание ни в малейшей степени не оказывает влияния на то, что затем приводит к совершенно свободному от предвзятых мыслей, вполне отвечающему истине созерцанию вещей. Напротив, предшествующее понимание и охват со всесторонним суждением (к чему в наше время широкие круги не имеют, правда, никакой склонности) подготовят душу и создадут настроение, чтобы можно было войти в созерцание сверхчувственных миров соответствующим образом. Надо поэтому еще и еще раз повторить, что истинный оккультизм, истинная духовная наука, серьезная и честная, всегда будут согласны с утверждением, что надо подходить к тому, что говорится, без предвзятых мыслей; попробуй проникнуть с помощью здорового человеческого рассудка, с помощью свободно во все области изливающейся силы суждения, и ты сможешь это сделать.

Нечто, касающееся этих вещей, вы найдете в брошюре "Путь к самопознанию человека", в которой есть многое, служащее дополнением к этим докладам. Особенно же надо упомянуть, что весьма многое и значительное может быть внесено в дело очищения души, если ищущие путь духовной науки, ведущей из жизненной тьмы, попробуют уразуметь и понять все это, объективно понять и объективно уразуметь при помощи того, что дано каждому человеку, если он только захочет, а именно при помощи здоровой силы суждения. Этот путь здорового понимания, отбрасывания всякого авторитета и всякого принятия на веру проливает совершенно особенный свет, если человек вдается при этом в некоторые тонкости оккультного наблюдения.

Из всего смысла и духа этих докладов вытекает, что шаги, которые делает человек по пути посвящения, направлены на то, чтобы в своих переживаниях становиться независимым от того, в чем человеку служит орудием физическое тело, чтобы научиться испытывать переживания в высших телах - в элементарном, или эфирном теле, в астральном, а также в том, что можно назвать телом "Я", или телом мыслей. В выработке способностей получать восприятия в своих высших телах и заключается та особенность, которая связана со всеми шагами, проделываемыми человеком по пути посвящения. При этом необходимо, однако, чтобы человек сделал что-нибудь для высвобождения себя от чувственного физического тела, чтобы сознательно отбросить все то, что его привязывает к миру, подобно тому, как привязывает к миру физическое тело. Конечно, в такой материалистический век, как наш, это возможно далеко не для каждого человека; особенно же это невозможно для тех, которые думают, что могут иметь суждения о загадках мира, о мировых явлениях и, вследствие своеобразной современной воспитательной системы, развивают в себе убеждение, что уж в самом раннем юношестве могут иметь не стремление узнать, а широкое суждение о мировых явлениях. Почему творится в настоящее время в мире так много невзгод вследствие незрелых, продиктованных страстью или эмоциями суждений? Если мы посмотрим на окружающие мировые явления, то увидим, что печатный рынок наводнен самыми незрелыми вещами, порожденными не чем иным, как симпатиями и антипатиями. Почему это происходит? Можно задать вопрос: "Разве раньше не было, как и в наше время, людей, относившихся в своей жизненной темноте с ненавистью и отвращением к чистым движениям сверхчувственных исследований? Разве не было людей, погрязших в темноте, как современные материалисты, которые пользуются всеми доступными средствами, порожденными ненавистью, невежеством и темнотой?" Да, такие люди были всегда; но так, как они поступают сейчас, они не поступали никогда. Почему? Были люди, ненавидевшие свободное проникновение в высшие миры, потому что это проникновение сопровождалось для них иногда неприятными фактами. Люди эти часто не умели ни читать, ни писать, или, по крайней мере, уровень образования этих людей ничем не отличался от полной безграмотности. В настоящее время их единомышленники должны по своему образованию уметь читать и писать, но широкая публика не обладает способностью различать и правильно оценивать то, что появляется на книжном рынке; в нас, к тому же, нет и особенного желания производить такую оценку, а поэтому она совершенно лишена понимания, что в этих вопросах необходимо разъясняющее и освещающее влияние духовнонаучного движения нашего времени. Многому людям надо было научиться, что тяжело дается: приобретать знания надо прямо из фактов, добываемых в сверхчувственных мирах. Так, например, придется узнать, что даже при проникновении в высшие миры при помощи определенной тренировки или подготовки своего душевного или иного организма, многое, касающееся связи с внешним миром, устанавливаемой при помощи физического тела, может еще сохраняться. Все, что таким образом при переходе границы, столь твердо протянутой между чувственным и духовным бытием, остается у духовидца от некоторых правомерных слабостей чувственного бытия, окутывает нас тьмой и Майей, когда мы это переживаем в высшем духовном созерцании. Только тот может действительно чисто и без участия Майи созерцать духовный сверхчувственный мир, кто непрестанно обдумывает, как бы ему всецело исключить то, что имеется в чувственном мире, на то время, как он занимается духовным созерцанием, и как бы ему достичь того, чтобы при духовном созерцании ничего не примешивалось из того, что его окружает в чувственном мире.

Возьмем для примера какой-нибудь определенный случай. Положим, что кто-нибудь, желающий пройти или уже прошедший необходимые шаги по пути посвящения, имеет отношение к другому человеку, основанное на личных чувствах, личных эмоциях. Допустим, что в таком положении находится духовный исследователь, который только еще подходит к посвящению или уже прошел некоторые шаги по пути посвящения. Предположим, что у него личные отношения к другому человеку, основанные на склонности, на такой склонности, которая образуется в чувственном мире, скажем, на доверчивой любви, возникающей в чувственном мире и переходящей с одного тела на другое, не в низшем, а в высшем смысле. Допустим, что такой случай имеет место и что этот духовный исследователь желает произвести какое-либо исследование относительно той личности, к которой чувствует склонность, сложившуюся в чувственном мире. При этом он не в состоянии отрешиться от любви, возникшей в чувственном мире к данной личности. При этих условиях узнать правду относительно сверхчувственного бытия данного человека почти совершенно невозможно. Как бы мы сильно ни любили, какую бы мы сильную склонность ни чувствовали в чувственном мире, необходимо все время пробовать, все время стараться отрешиться от нее, отбросить ее на время, когда мы хотим созерцать сверхчувственное событие.

Если духовидец не отрешится от этой склонности и будет продолжать любить данную личность, как любил ее в чувственном мире, то относительно прошедшего и будущего этой личности перед ним возникнут картины, которые будут во всех случаях лживыми. Возникает обилие Майи. Если человек относится серьезно и с полным сознанием ответственности к тому, что должно быть дано миру из духовной мудрости, то он должен в данном случае проявить величайшую осторожность при сообщении миру чего бы то ни было, касающееся непосредственно окружающей его сферы знакомого, обыденного. Можно застраховать себя тем, что при сообщении каких-либо оккультных фактов, относящихся к личному окружению исследователя, будешь относиться к ним с величайшим сомнением. Это не является чем-то таким, что содержит какой-нибудь намек на тот или иной факт, а говорится потому, что является для каждого оккультиста объективным фактом. С этим связаны, однако, вещи, которые, безусловно, относятся к высшим областям. К этому относится также и тот факт, что человек, желающий производить исследования в сверхчувственных мирах относительно религиозных вопросов, почти не способен получить правильные основные ответы, если своими предрассудками и личными чувствами является приверженцем какой-либо определенной религиозной общины, если одну какую-либо религиозную общину любит больше, чем другие, и становится пропагандистом этой религиозной общины.

Тот, кто имеет склонность быть пропагандистом, не может быть одновременно объективным оккультистом. Это необходимо заявить совершенно определенно.

Существуют условия, которые мы можем до известной степени поставить в связь с кармой нашей западной культуры, условия, которые не столь уже сильно отягчают жизнь западному человеку, если он до известной степени ознакомится с основными требованиями сверхчувственной жизни, возможность получить объективное суждение о месте, занимаемом в человеческой эволюции величайшим событием, которое мы называем Мистерией Голгофы.

Откуда вливается в религиозную жизнь, в ее понимание, так много жизненной темноты? Почему вливается в нее то, что относится только к мгновению, и именно в религиозной жизни не желают возвыситься до духовности и вечности? Это происходит оттого, что с эгоизмом - и не только с эгоизмом отдельных людей, но эгоизмом народов - тесно связано то, что относится к религиозной жизни. С этой точки зрения я хотел бы обратить ваше внимание на одно явление, потому что необходимо рассматривать эти вещи совершенно без предвзятого суждения.

Какое место занимает основатель религии в религиозной жизни восточного человека, когда он связно созерцает расовую и национальную эволюцию? Может ли восточный человек свободно, с точки зрения истории, рассуждать об историческом процессе, не связывая его с Кришной, Буддой, Магометом, Конфуцием и т.д.? Повсюду мы с полной очевидностью видим, что происходящее в религиозной жизни связано с тем, что происходит в приватной внешней жизни и протекает в душевном настроении людей. Нельзя себе представить исторического труда, написанного, например, буддистом, без того, чтобы в центре его не был поставлен Будда.

Я это говорю не для критики, а потому что это является правильным наблюдением над людьми, принадлежащими к этим культурным течениям. А теперь перейдем к Западу и взглянем не на догмы, а на факты. Я назову общепризнанного западного историка Леопольда Ранке, известного всему миру своей объективностью, своей спокойной оценкой, своей совершенно особенной манерой занимать объективную позицию по отношению к вещам. Ранке написал немало глав, относящихся к истории развития. Однако у него есть одна весьма замечательная особенность. Он сам рассказал о ней одному из своих друзей, а именно, что при изображении исторического процесса он нигде не принимал во внимание Христа и тех фактов, которые непосредственно к нему примыкают. Ранке постарался написать историю Запада объективно, без учета влияния Христа. И ему в старости доставило немало угрызений совести то обстоятельство, что он был принужден сказать себе: "Да, если бы в мировых событиях были все же учтены эти факты, относительно которых не имеется ни документов, ни точных сведений, - не была ли бы тогда все же эта история верна?"

Я привожу это обстоятельство здесь не для того, чтобы указывать на его правильность или неправильность, потому что, по моему мнению, это в высшей степени обосновано, а потому, что мы имеем один из лучших исторических трудов общепризнанного историка Запада, который написан так, что рассмотрение влияния Христа опущено, что он не принят во внимание в истории. Это фундаментально важный, значительный факт!

К чему привела западная культура?

Западная культура привела к тому, что взор обращается не к одной сущности, Которая стоит в истории в виде центральной фигуры и к Которой все примыкает. Наука к этому не привела! Почему это произошло? Осветим этот факт с другой точки зрения.

Где жили великие основатели религии, бывшие Великими Посвященными, которые давали своим народам из самой сущности своих народов то, что им было необходимо? Мыслимо ли, чтобы, например, Гермес оказывал воздействие на свою эпоху из сущности какой-либо иной народности, или мыслимо ли, чтобы Будда действовал каким-либо иным способом, чем исходя из расовых особенностей, в условиях которых он находился и в которые он направил свои силы? А теперь вознесем свой взор к тому, Которого мы не называем Посвященным, но знаем за личность, на которую оказывало воздействие мировое космическое Посвящение.

Относится ли Он к какому-нибудь народу?

Он родился в неизвестном уголке Земли, вдали от великих царств, и там же разыгрались события. И так как Евангелия, равно как и другие, приводимые в Новом Завете, сведения, являются сомнительными в качестве исторических документов, то можно сказать: из всех этих событий ни одно не доказано каким-либо историческим документом. И те, которые последовали за Ним в качестве учеников, последовали независимо от народа, расы и рода.

Разница, таким образом, такая. Прежде народы обращались к своим расовым посвященным, в данном случае они обратились к личности, не принадлежащей ни к какому народу, да, можно далее сказать, к такой личности, Которая величайшие свои культурные дела совершала в народе, в котором не жила. В этом состоит великий переход от жизненной тьмы к духовному свету, который не следует упускать из виду, если относиться правдиво к эволюции человечества. Все это такие вещи, которые, безусловно, необходимо учитывать и на которые должна настоятельно указывать та наука, которая познается при действительном созерцании сверхчувственных миров.

Из многого, что я смел вам сообщить, вы усмотрите, что необходимо осознать то суждение, которое высказал двойник Иоганна Томазия (в "Страже Порога"): мышление обладает очистительной силой. Эта очистительная сила действует, однако, также так, что выходит из жизненной тьмы в духовный свет и действительно уводит от мгновения к вечности. Люди не хотят только признавать эту очистительную силу за мышление.

В оккультной природе мышления заключается нечто своеобразное. Материалистическая наука считает, что человек думает своими мозгами (мозгом); человек не думает мозгом, это ошибка. И если вы осознаете весь смысл того, что сказано в книжечке "Путь к самопознанию человека", то вы также поймете, что процесс мышления, работа мышления, сочетание и развитие идей происходят не в физическом теле, а в эфирном, или элементарном, теле. В действительности человек в обыкновенной жизни думает своим элементарным, или эфирным, телом, однако то обстоятельство, что он находится в условиях обыкновенной жизни, вызывает у него отсутствие знания, как протекает в нем эта деятельность, когда он думает, и протекает только в эфирном теле. В сущности, человек думает непрестанно, и непрестанно его эфирное тело находится в движении, и это движение означает "мышление". Что, однако, доходит до сознания из того, что происходит в эфирном теле? До сознания доходит только то, что отражается, как в зеркале. Вы должны представить себе отношение элементарного тела к физическому в следующем виде: представьте себе, что вы идете по залу вдоль ряда окон и что везде на стенах между окнами висят зеркала. Проходя мимо каждого зеркала, например, три раза, вы видите свое лицо; там, где нет зеркала, вы ничего не увидите. Если вы затем идете дальше, к следующему зеркалу, то вы его снова видите. Ваше лицо всегда на месте в течение всего вашего пути, но вы его видите только тогда, когда оно отражается. В эфирном теле происходит постоянное течение мыслей. Когда, однако, переходит это течение в стадию восприятия? Когда то, что находится в физическом теле, то есть в мозгу, отражает то, что происходит в эфирном теле. То, что в эфирном теле обычно имеется и о чем человеку обычно ничего не известно. Это отражается мозгом, который является как бы зеркальным аппаратом; и во всех случаях, когда в нем имеется отражение, оно осознается. Поэтому необходимо физическое тело для того, чтобы эфирное тело, которое думает, могло что-либо знать о своем мышлении. Однако думает не мозг и думает не физическое тело. Столь же мало, как то, что отражается в зеркале, является человеком, столь же мало то, что воспринимается в мозгу, является мышлением человека, потому что мышление находится в элементарном, или эфирном, теле.

Когда человек предполагает пройти первые шаги по пути посвящения, то это, в сущности, совершенно то же, как если бы вы везде проходили мимо своего отражения в зеркале и пытались бы быть в самих себе и стали бы тогда способными ощущать, какова ваша форма, так что воспринимали бы себя тогда изнутри. Таково восхождение от чувственного бытия к духовному. Если обычно человек может воспринимать только то, что происходит в его зеркальном аппарате, то, что он видит как отражение в своем мозгу, то при посвящении он непосредственно переживает и чувствует в своем элементарном теле. Когда он, однако, приходит к такому внутреннему переживанию и чувствованию, то вступает в соприкосновение с совершенно иным миром - с миром сущностей. Тогда его бытие, его переживание, его чувствование распространяются за пределы объективного мира. То, что он тогда переживает, это мир духовного бытия. Это мир, который он, в отношении объема пережитого, может пережить также и в чувственном бытии, но лишь тогда может он подняться вверх, чтобы в духовном бытии уловить что-либо из того, чье отображение имеется только в чувственном образе. И тогда он может понять, что импульсы посвященных вытекают не только из земного знания, но что великие импульсы, моральные импульсы и т.д. проявляются у Великих Посвященных потому и потому действуют с такой мощной силой, что они получают их не только от Земли, но и от того, что переходит в надземные пространства. Потому что, как только мы поднимаемся над Землей, мы приходим к тому, что связано с Землей за пределами Земли. И когда через посвящение приходят от земного бытия к бытию космическому, тогда, изучая какого-нибудь Посвященного, например, Будду, говорят себе: в течение многих воплощений Будда жил на Земле как Бодхисаттва. И тот, кто научился понимать буддизм с этой точки зрения, тот по необходимости является таким же верующим, как буддист, и знает, что в личности Гаутамы Будды эта индивидуальность жила в физическом теле в последний раз и в этом воплощении стала Буддой и вознеслась затем в духовные миры для духовной деятельности; таким образом, духовный взор может усмотреть переход индивидуальности Будды от земного к духовному бытию, к тем связям, которые имеются в духовном бытии. И если мы проследим за этой индивидуальностью, отступая назад во времена, то будем, правда, видеть, что она в качестве Бодхисаттвы проходит через многие воплощения, однако подойдем к одному моменту, относительно которого не сможем больше сказать, что "имеем дело с индивидуальностью, живущей на Земле", потому что, следуя за этой индивидуальностью, мы видим, что она возвышается над земным бытием. Мы видим далее, что в один определенный момент Будда сходит с другой планеты нашей солнечной системы, на которой до тех пор проявлял свою деятельность и подготавливался для своей земной работы. Мы следим за ним далее, когда он становится Бодхисаттвой, вплоть до того момента, когда из Бодхисаттвы делается Буддой. Мы видим, что во время земного воплощения его деятельность была, несомненно, тесно соединена с Землей, что он, однако, вместе с тем врастает в великое космическое целое. И далее мы видим, как он восходит на другую планету нашей системы, Марс и там принимает новую миссию, примыкающую к тому, что составляло его земную миссию.

Как чудесно следить за тем, как таким образом создается целое: сперва мы видим, как Будда проявляет свою деятельность на одной планете, приходит затем на Землю, и мы принуждены сказать: индивидуальность Посвященного в Гаутама Будде проявляла некоторое время свою деятельность на Земле. Затем, если мы будем продолжать следить за ней, то должны подняться к другой планете. Таким образом, получается замкнутая линия. Относительно Будды можно сказать, что он сошел с другой планеты и после выполнения своей деятельности на Земле снова поднялся на другую планету, население которой не обладает пониманием земных людей, которое не интересуется, не понимает земных людей. Его задача заключается в продолжении там начатой работы, потому что эта работа должна привести к развитию в том населении понимания.

Итак, относительно многих посвященных мы бы нашли, что они приносят с собой из Космоса то, что у Земли имеется общего с космическим, и мы бы, таким образом, могли созерцать те изменения, через которые проходят посвященные. Если во всех случаях стараться доходить до основы вещей, то можно увидеть также и то, что освещает, например, жизненную тьму, и как оно освещается под воздействием оккультного созерцания. Странно, когда иногда задают вопрос: "Разве не справедливо то обстоятельство, что такая индивидуальность, как Христос, принесла миру нечто особенное? И если это так, - говорят многие, - тогда все души, явившиеся после Христа, получили от мира нечто особенное". Случается, что даже теософы задают этот вопрос. Но ведь это те же самые души, которые жили до явления Христа и живут после Христа; таким образом, о несправедливости не может быть и речи. Только одно исключение можно отметить в этом отношении - это Будда. Он был воплощен в дохристианское время и он совершенно не участвовал на Земле в том, что пришло на Землю через событие Голгофы.

И вот, если нам будет понятно, вследствие жизненной темноты, каким образом его душа в определенный момент времени простилась с Землей и не приняла участие в земной жизни, не пережила ее на Земле (кто слушал мои прежние лекции, тот знает, что она сопереживала земную жизнь в других мирах, но здесь речь идет о сопереживании ее на Земле), - если этот вопрос станет перед нами, тогда выяснится, что на планету, на которой он проявлял свою доземную деятельность, Будда был послан центральной индивидуальностью всей планетной системы, центральным духом. Тем, которого мы называем Космическим Духом.

В прадревние времена Будда был послан с определенной миссией произвести на другой планете определенную работу, а затем в связи с этой работой выполнить определенную задачу на Земле. И в то время как Земля является планетой, ставшей местом, где произошло событие Голгофы, Марс был планетой, где Будда должен был осуществить подобную же миссию после окончания своей работы на Земле.

В этом цикле лекций мне хотелось вызвать в вас представление, как я это сделал уже в драмах, насколько иными, великими и мощными является те иные миры, в которые мы вступаем, пройдя через врата в сверхчувственные миры; мне хотелось дать вам о них более широкое представление, чем оно могло создаться при помощи простых теорий и догм. Мне хотелось многое представить и многое описать не только одними словесными характеристиками; хотелось вызвать отчетливое ощущение, что находится там, за порогом, где стоит Страж Порога. Теперь многие, окидывающие взором духовную жизнь, остановят, может быть, особенное внимание на том, что должно быть сказано о Страже Порога. Страж стоит у порога, потому что человеческая душа, находящаяся снаружи в обычном чувственном бытии, недостаточно созрела для переживания того, что происходит в сверхчувственных мирах. Он стоит у порога еще и потому, что вживающаяся в будущее человеческая душа будет приобретать все больше и больше знаний о сверхчувственных мирах. Почему стоит Страж у порога? Потому что, вступив в незрелом состоянии в сверхчувственные миры (что, конечно, не может иметь места при правильном оккультном развитии), человеческая душа испытала бы чувство бесконечной боязни, бесконечного ужаса ввиду того, что по своей узости, незрелости, любви и склонности к чувственному миру люди не в состоянии вынести всего того, что связано со вступлением в сверхчувственные миры.

Мы указывали, что в течение 20-го столетия со сверхчувственным телом человека произойдет событие сверхчувственного порядка: люди как в явлении природы обретут явившегося вновь Христа. Но явившийся вновь Христос не приедет на корабле по морям или по железной дороге. Он и не прилетит на воздушном шаре. Он будет, наоборот, познан в индивидуальном человеке, в том, что передается от одной человеческой души к другой, и, в зависимости от того, каковы сами человеческие души, будет узнан при помощи тех средств, которые даются в эфирном. Все, что мы сможем сказать, каким будет явление Христа, будет слишком слабым сравнительно с тем, что человеческая душа получит из сверхчувственного мира. Люди любят смотреть чувственными глазами на Того великого, Который должен прийти. Они любят представлять себе, что Он летит на аэроплане или плывет на пароходе по морям. Они хотят чувствами охватывать Того, Который должен прийти. Почему это так? Потому что они испытывают фактическую боязнь войти в соприкосновение со сверхчувственными мирами. Оккультисту ясно видно, что это не более как завуалированный страх перед истиной. Я говорю это без всякой эмоции, а просто потому, что это объективная истина. Оккультист, который видит Стража, стоящего на пороге между чувственным и духовным мирами, понимает, что находящиеся снаружи в обыкновенном мире люди не в состоянии понять, что вообще должно быть сделано какое-то начало для перехода в сверхчувственный мир. В основном все они боязливые люди. Они не сознают своей боязливости; она завуалирована в их глазах и имеет вид особого рода любви к истине, материалистической любви к истине, мелочной ярости, ненависти, которой люди загораются против сверхчувственных миров. В таком виде является эта боязливость у тех, которые противоборствуют познанию сверхчувственных миров и сверхчувственных сущностей.

И так выходит, что с одной стороны стоят те, которые хотят признавать сверхчувственные миры, а с другой - те, которые ничего не хотят о них знать и которые твердят: объективная наука ничего не говорит о сверхчувственных мирах, потому что их нельзя "доказать".

Такие разговоры дают основание и другим людям воздерживаться от приближения к Стражу Порога; в особенности это отдергивает от Стража Порога последователей популярной науки, которые говорят, что отрицание сверхчувственного мира вытекает у них из любви к истине и личного научного убеждения. А между тем это все тот же страх, не позволяющий подойти к Стражу Порога. А этот страх выливается в форму борьбы против духовного света, который должен прийти из сверхчувственных миров в противоположность жизненной тьме.

Обсудить на форуме | Сообщить об ошибке | Скачать DOC-файл

Дата публикации: 11.03.2010,   Прочитано: 9415 раз