Пожертвовать, spenden, donate
Главное меню
Новости
О проекте
Обратная связь
Поддержка проекта
Наследие Р. Штейнера
О Рудольфе Штейнере
Содержание GA
Русский архив GA
Изданные книги
География лекций
Календарь души36 нед.
GA-Katalog
GA-Beiträge
Vortragsverzeichnis
GA-Unveröffentlicht
Материалы
Фотоархив
Видео
Аудио
Глоссарий
Биографии
Поиск
Книжное собрание
Авторы и книги
Тематический каталог
Поэзия
Астрология
Г.А. Бондарев
Антропос
Методософия
Философия cвободы
Священное писание
Die Methodologie...
Печати планет
Архив разделов
Terra anthroposophia
Талантам предела нет
Книжная лавка
Книгоиздательство
Алфавитный каталог
Инициативы
Календарь событий
Наш город
Форум
GA-онлайн
Каталог ссылок
Архивные разделы
в настоящее время
не наполняются
Поэзия

Кузин Борис Сергеевич (1903-1975)

Стихотворения 1943-1973

* * * Je meurs de seuf au pres de la fontaine. VILLON[1] Я у источника от жажды помираю, Не сплю, но вижу сны, дышу и не дышу, И воздуха ищу, и небо раздираю, И счесываю звезд зудящую паршу. Передо мной простор, как вражье становище, И некуда бежать: - повсюду западни. И ночи напролет, как Иов на гноище, Я роюсь в памяти, и забываю дни. И, раскаленные глотая расстоянья, Где мерой времени исчислены пути, Истерзан немотой, я слов для покаянья, Одних-единственных, все не могу найти. 1939-1943 * * * Светом пожаров сквозь пленку пылающих век Выжжены очи, - а все еще жив человек. Тайную совесть тройною одел он броней. Кажется, он не в долгу пред своею страной, Кажется, он оплатил тебе, родина-мать, Право в высоких твоих городах голодать, С посохом право брести по пути своему, Право на стужу, на звездный ночлег, на тюрьму. Ухарем был, - да сносился солдатский сапог, Душу свою посадил он на блядский паек. Было ершился, да плюнул: - А, мать твою так!.. Весь искрошился в кармане последний табак. 1943 * * * По извилистому следу Сам куда - не знаю, еду. Бело небо, белый путь... Ехать близко ли, далеко? Впереди летит сорока. Страшно мне в санях уснуть. Я слежу, слежу за птицей... Только бы под рукавицей Сохранилося тепло... Бьется острое крыло, И неровный лёт сорочий Все строчит на простынях Черный шов. И слепнут очи... А беда - уснуть в санях. Путь сольется с небесами, В чистом поле станут сани. Ни в санях, знать, ни в гробу Не объехать мне судьбу. Янв. 1943 * * * Не окликай её. Она не слышит зова. Но если ты ее, хоть нелюбимый, сын, - Смирись с молчанием не дышащих равнин И не беги от дела злого. На двух материках просторна ей могила. Рогожинским ножом под сердце сражена, Пластом простертая, не видит снов страна... Но жажду мщенья сохранила. Янв. 1943 * * * Кто-то до жути на брата похожий, - Только я знаю, - не брат мой, не брат, - Мне повстречался во тьме непогожей, Мимо пройдя, оглянулся назад. В сонном предместье не сыщешь ночлега. О, как озябшие пальцы болят... Где-то далеко грохочет телега. Сном непробудным покоится брат. Март 1943 * * * Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит... ПУШКИН А все-таки болят от бледных зорь глаза, Как их ни приучай к покою и раздолью, И зим акмолинских приправлена слеза Овидиевых жалоб солью. А здешняя земля упруга и кругла, Но всё она сырец, всё накипь, всё присуха. - На камышовый лад настроить не могла К стиху приученное ухо. И голосом альта: "Пора, мой друг; пора!" Гобоя голосом: "Покоя сердце просит..." Есть правда дерева и правда топора... И снегом свежий след заносит. Май 1943 * * * И шелест стеклянный игольчатых звезд, И махи парящего духа, И глин наслоенье, и дерева рост Услышь, ненасытное ухо, И флейт на заре замиранье услышь, Пока в ослабевшие жилы Еще не сочится пьянящая тишь И царственный холод могилы. Июнь 1943 * * * Если даже забыть все стоянки, ночлеги, пути, - Все равно этой длящейся дали конца не найти. Разве только припомнишь, как чалую степь поперек Пересек и пропал разрывной, озорной вихорек... Что же ты не поведаешь мне, заповедная гладь, Где конец, где начало взяла ты и как тебя звать? Я тебя бы, как песню весной, до разлива берег, Да разлив на разрыв, на разлуку пустил вихорек. Июль 1943 * * * От разрывов зарниц не укрыться нигде... Я всю долгую ночь просидел на воде. И казалось мне, словно бы я наяву С облаками по лунному полю плыву. Мне казалось, я слышал всю ночь над собой Корабельных холстов колыханье-прибой. И была в эту ночь до конца понята Всех доселе прошедших ночей немота. Но от века ее заповеданный пласт Ни гроза не пробьет, ни вода не отдаст. Авг. 1943 * * * Ты войдешь в эту ночь, как в прохладную клеть, А заря не уймется и за полночь тлеть. Где же ночь началась и откуда у ней Эти пригоршни брошенных в небо камней? И откуда такая подлунная гладь, Что хоть простыни впору по займищу стлать? И охватит тебя ненасытная дрожь, Словно ты нескончаемый сон познаешь. И куда бы тоска ни метнулась твоя, Всюду словно бы чаши гудящей края. Вот и плещется чаша всю ночь напролет, А ни капли на камень вина не прольет. Авг. 1943 Вышивальщица За символической геранью В сентябрь распахнуто окно, Но к медленному догоранью, Мой друг, привыкла ты давно. Нет, не о том заботит Хлою Напоминанье ветерка... Но никнет с праздною иглою Уже прозрачная рука. И невдомек тебе, что ниткам Той свежести не передашь, С какой садов и кровель выткан Как бы без воздуха пейзаж, Покуда жар туберкулеза Еще впитала не вполне Шелками вышитая роза На желтоватом полотне. Сент. 1943 * * * Для горьких клятв созревших уст рябиной Припал закат к ладони сентября. Прозрачно-редок воздух ястребиный. И жалостью горит неистребимой В разрывах перистых заря. И осени перебирая космы, Родных клянется старой прахом врат... А ты идешь по этим глинам косным, Никем не зван, никем сюда не послан, И сам себе ни враг, ни брат. Сент. 1943 * * * Winterreise[2] (Памяти Шуберта) Die Kr?hen schrei'n Und ziehen schwirren Flugs zur Stadt. Bald wird es schnei'n. Wohl dem, der jetzt noch eine Heimat hat.[3] НИЦШЕ Dis, qu'as-tu fait, toi que voil?, De ta jeunesse?[4] ВЕРЛЕН И вот ещё один на склоне год. Уж долги стали зори... День спокоен. Рои ворон летят в соседство боен, И даль пустеет. Скоро снег пойдет. Благословенна белизна полей, И зимний гладок путь. Никто не бросит Тебе упрека. И никто не спросит, Что сделал ты из юности своей. 1944-1972[5] * * * И был во сне на дно колодца Опущен перстень золотой, Но наяву уж песни той Напев старинный не дается... Теплеют руки, сердце бьется, И жизнь приходит с теплотой. Ноябрь 1944 г. * * * И небо до того высокое В такой мороз над головой... И слышно - кони мчатся, цокая Копытами по мостовой. На замороженных окраинах В такие ночи сколько нас, Наказанных, но нераскаянных, Еще грешит в последний раз. И здесь Небесных Гор подножие И свет на склонах голубой, И снег, и снег... И воля Божия... И долгий сердца перебой. Дек. 1944 - янв. 1945 * * * Краскам праздничным душа не рада. Праздной радости глазам не надо. Серость сумерек сырых милее Сердцу, бьющемуся тяжелее. Над речною медленной волною Сяду, и пройдет передо мною Юность, вся в цвету воспоминаний, Вся в октавах, как прелюд Пуньяни. Июнь 1944 * * * I день iде, i нiч iде... ШЕВЧЕНКО И день идет, и ночь идет, Земли вращается точило, А время словно опочило От разрушительных забот. Март 1945 * * * Ночь стерегла коней. В колокольцах да в гривах Так мы и путались до самого утра. Была пора зарниц, мечтательно-ревнивых, Безросных вечеров тревожная пора. И я припоминал, перебирая масти И клички конские, склоненья всех имен, Какие канули в безмолвное ненастье Под замирающий ночей уплывших звон. Причудится порой, что луга нет, что кони И сроду не паслись по здешним бурьянам, Что все погребено в хрустальном этом звоне, И только маяться теперь осталось нам. А ночь запавшая неласкова к подпаску, Хоть впору оставлять гнедые табуны... А сердце мрет и мрет, как колокол под пасху... И ветлы вот уже над заводью видны. Февр. 1946 * * * Лунного озера гладь одинокая. Словно бы сон на исходе земной. Небо высокое. Ночь синеокая. Мне показалось, ты снова со мной. Слышны лысух голоса. И мерещится, Будто, заплывши в безвыходный плес, Сердце твое в этом отблеске плещется, Путаясь в пасмах зеленых волос. Мысли сбегаются струйками быстрыми В старое русло тоски по тебе. Кто же там плещется? - Выстрели, выстрели! Пальцы свело на холодной скобе. Март 1946 * * * Я не сплю, я не сплю. Это дождь за окном, Это скраденный ветер прошел бурьяном, Это жильными струнами рвущийся сон, Это память гудит маховым колесом, Это сердце бунтует: - Пора, брат, пора![6] В загустевшей крови говорит камфора. Авг. 1946 * * * Пути конец. На землю ляг. Плывут круги светил. Не бойся. - Все свершится так, Как рок тебе судил. Ты был солдат. А пыль дорог И ветра свист в ушах - Все только сон. Покой высок... Равнение и шаг! А что неверия в себе Не мог ты побороть, Что ты противился судьбе, - Тебе простит Господь. И над холмом твоим трава Чудесно будет цвесть. И ты найдешь свои права На правду и на честь. Окт. 1945 * * * Изглоданы царства голодным законом, И в звонкие полости воздух закован. В какие колодцы ты дух окунал, Что слепо по тропам бредешь незнакомым? Твой поиск - за кем он? И сон твой - о ком он? А годы за повод берут скакуна. Май 1949 * * * Медленный день, опираясь на посох, Завороженной проходит тропой, Пьет в западинах и ждет на откосах, В сон западает в полынях белесых, Шарит по зарослям мари слепой. Медленный сон, начинающий сниться До рокового смыкания век, Как над равниной тяжелая птица, Реет кругами и медлит спуститься... Тяжесть земле отдает человек. Дек. 1949 * * * В пустом лесу лишь дятла стук, Светло и тишина вокруг, И всем пора, пора. Уж время обгоняет нас... "Wer nie sein Brot mit Tr?nen a?..."[7] - Мне вспомнилось вчера. А нынче все уяснено, Все словно бы унесено, И верю, - далеко. И я гляжу, гляжу вперед, Больное сердце сладко мрет... Ему почти легко. Окт. 1953 * * * Как ни посмотришь, - все вьет и вьет Малая птичка гнездо на шиповнике, И голосишко, когда поет, Тонкий такой и, как перышки, скромненький. Не мастерица она, видать, Трели да всякие штучки выкидывать. В эту весеннюю благодать Только и есть мне что ей позавидовать. Незачем ей для житья-бытья Должность и высшее образование... В детстве за то, что чирикал я, "Птичкин" ко мне прилепилось прозвание. Годы бежали. Стал стариком... Ох, трудновато оно без привычки нам. Вот я на птичку гляжу тайком, Думаю: Боже, и я ведь был Птичкиным. 1968-1970 * * * Здешних ли это снегов белизна Или они из далекого сна? Если то сон, почему же тогда Призрачной дали в нем нет и следа? Если не снится, то кто он такой, Этот, с протянутой вечно рукой, Этот, что все забегает вперед, Просит, - а милостыню не берет? Все, что положено, что суждено, Сделано, прожито - ах, как давно! Так почему же с недавних лишь пор Так ненасытен просящего взор? Знает он, мне становясь на пути, Что не осмелюсь я произнести: - Ныне, Владыко, из мира сего С миром отпустишь раба твоего. 1969-70 * * * Душа моя - Элизиум теней... ТЮТЧЕВ[8] И тесный круг подлунных впечатлений... БАРАТЫНСКИЙ [9] Душа моя - Элизиум теней, Ей тесен круг подлунных впечатлений, Вот жизнь течет... - Как временны на ней Ожоги счастья и озноб сомнений, А вечный смысл текущего ясней, Как подойдешь к обрывистому краю. - Душа моя - Элизиум теней - Я с замираньем сердца повторяю. 1971 * * * Нелепое занятие - гулять. - Зачем? - чтобы, вернувшись, ежечасно Все то же вспоминать и повторять: - Земля, Земля, как ты была прекрасна? 1977 * * * И вот, смотри, - еще досталась мне Одна весна. Она - подарок тоже, И хоть на все прошедшие похожа, - По-новому я новой рад весне. Особой немоты на всем печать... Я нынче ночью снова слышал что-то, И снова, словно говором фагота, Поведанное с тем, чтобы молчать. 1971 * * * Все так же измучено тело, Но дивно сирень хороша... Так вот ты какого хотела Лоскутного рая, душа! И словно бы время кончаться Простору житейских морей, Но так мне блаженно качаться На лодочке хлипкой моей. 1971 * * * Когда Психея-жизнь спускается к теням В полупрозрачный лес, вослед за Персефоной... МАНДЕЛЬШТАМ[10] Я знаю, - ты других краев царица. - Здесь полумрак, Здесь все другое. Даже время длится Совсем не так. Вот мы бредем в лесу без светотеней, В чужом лесу. Я запахи больных его растений Перенесу. Ты только не следи с такой тревогой, Как я иду, Опасливо горящий лоб не трогай: Я не в бреду. Но почему по имени старуху Боюсь назвать? И что оно, что вас роднит по духу, Как дочь и мать? И не просты твои полуулыбки. - Господь с тобой... А голос за рекой - не голос скрипки И не гобой. 1971 * * * И Пушкина солнечный гений, И "Wohltemperiertes Klavier"[11], И гетевских вспышки прозрений В глухой не вторгались бы мир, Но все, что родится и дышит, И все, что цветет, говорит: - Имеющий уши - да слышит, Имеющий очи - да зрит. 1971 * * * Из четырех в квартете всех прекрасней Альтовый голос. В нем заключено Роптанье совести. А в нас оно День ото дня все глуше, все безгласней. 1971 * * * Служенье муз не терпит суеты. ПУШКИН Рожденным в суете стихам Для жизни не набрать дыханья. Оставь поэту созерцанье. - Быть деятельным может хам. 1971 * * * Надпись на могиле неизвестного поэта Lorsque, par un decret de puissances supr?mes Le Po?te appara?t en ce monde ennuy?... BAUDELAIRE[12] Он не распят, но был и он расстрелян За всех людей. За всех... И вот - он там, где несть ни эллин, Ни иудей. Казнен без лишних глаз, перед рассветом. Без лишних глаз... За то, что был поэтом... Был поэтом... За всех за нас. 1971-72 * * * За долгий вдох и легкий выдох Одним глотком допьем коньяк - И ты забудешь об обидах. Не можешь? - Что ж, давай хоть так. За счастье плата никакая Не высока. Побитый пес Не меньше верен. Я до края Всю, как была, любовь донес. Июнь 1972 * * * С тех пор, как ждет оно рубахи смертной, Как будто с телом врозь душа живет. - Оно, к стихии возвратясь инертной, Успокоенье вечное найдет, А ей все маяться, ей все томиться, И сорок дней в холодном доме жить, Чтоб в безутешных снах кому-то сниться Да выпрядать невидимую нить. Но это - после... А пока у печки Еще она кастрюлями гремит, В погожий день помедлит на крылечке, Пригасший взгляд на что-то устремит Далекое... А то, бродя по дому, Задержится у зеркала, у книг, Прочитанных теперь уж по-другому, И улыбнется вдруг - "Ну что, старик?" "Да ничего", - И смотрит, севши рядом, На стайки птиц, на грозди бузины, Но тем же все своим замгленным взглядом, И словно уж чужие видит сны. Февраль 1973 * * * Про черный день на черствый хлеб Копеечку копи, Будь глух в чужой беде, будь слеп И совесть оскопи. Грызи, грызи, ползи, как вошь, Ползи. А там, глядишь, - Так, помаленьку, доползешь И наскребешь, как мышь. Но только час не упусти Все, все, что накопил, За что ты - Бог тебе прости - Не спал, не ел, не пил, Отдать за голубой лоскут Небес над головой В тот день, когда поволокут Тебя вкушать покой. Февраль 1973 * * * Отзвонил, - и долой с колокольни. А куда? - Невелик пятачок Бела света. А все же спокойней: Отзвонил и пошел... И - молчок. Небеса все равно голубые, Только скупы под ними поля. Поглядишь, - это все же Россия, А послушаешь, - нет, не твоя. От молчанья, вытья, заиканий Заповедная высохла речь, И одни умудрились цыгане Хоть останки ее уберечь. Да как лаяли, лают собаки, И гуляет заливистый мат, - Самосевом взошедшие маки По приволью заброшенных гряд. Март 1973 * * * Под низким потолком все снится ложь да ложь, Египетская тьма, египетские казни, Густой настой греха, броженье неприязни. Мурлычет рыжий кот. Рогожин точит нож. А за окном земля вся в голубых снегах, Трубит восторгом твердь и херувимской славой, И слаб произнести людской язык шершавый Слова, держащие стихию в берегах. 16 апреля 1973 * * * В черной грязи, в белой пыли Стоптано столько сапог. Шли сапоги... На смерть, - а шли, Сами шагали, без ног. Черный палач белый калач Держит, а руки в крови. Бедный палач! Мама, не плачь! Это ведь все от любви. Черны дела. Совесть бела. Только давным уж давно Нету ее. А ведь была. Что же в замену? - Говно. Белая ночь. Черные дни. Ладно, чего еще там... Все отбери, лишь сохрани Братство тюремное нам. 17 апреля 1973 Стихи, вложенные в письма к А. В. Апостоловой * * * Слоистого тумана сползших простынь Густеет хаос. Поутру один Я пью по капле мартовскую ростань, Сырую мглу прозябших западин. Я пью тебя, чуть горькая. Не наше ль С тобою счастье заслонил туман? - И льдинок тающих стеклянный кашель... Снов утренних не допитый стакан. Но все вольнее вод волненье талых И теплых токов шире благодать... И день в кристаллах... Я до слез считал их, Да уж устал о счастии гадать. 23 марта 41. Шортанды. * * * Душа художника спала. А пустота из двери зала На тень бильярдного стола Неотвратимо наползала. Очнувшись, он атаковал Всей силою воображенья В табачном облаке подвал И ламп недвижное круженье. И этот холст страшней всего Поведанного нам Ван-Гогом[13]. - Здесь как бы мы перед ожогом Строптивой совести его. 16 марта 46. Алма-Ата. * * * Солнца косые лучи на склонах. Елей готические вершины. Овец спускающееся стадо. Запах левкоев. И день уходит. Благословенна в теле усталость, И времени трудное вращенье, И гул его на закате солнца, Жужжащий звук струны контрабаса, Самой низкой, открытой... 19 апреля 46. Алма-Ата. * * * Я видел сон. - Меж светом и меж тенью Влачился день среди песчаных гряд. Я спал во сне... Я спал... Но к пробужденью Клонился сон... А все пески горят. Пески горят. Но мелкий след ослиный Пробился вновь на бронзовой пыли, И в черепке из розоватой глины К сухим губам мне воду поднесли. Проснулся я. И в мнимом пробужденьи На горизонт смотря из-под руки, Я видел, как скрывались в отдаленьи Сырые сны в остывшие пески. 4 мая 46. Алма-Ата. * * * За картами просиживая дни И ночи - и какие дни и ночи! - Я стал с самоубийцами короче И не стыжусь своей худой родни. И отирать холодный пот со лба Я не стыжусь, из-за стола вставая. - Хоть бредом, а живи, душа живая, Покудова дышать тебе судьба. Мне все равно, на чем конец пути, Мне все равно, какое упоенье. - "Остановись, прекрасное мгновенье!" - Я не однажды мог произнести. 27 мая 46. Алма-Ата. Стихи неизвестных лет * * * Прохожий, здесь покоюсь я. Ты слышал про такого? Я дар земного бытия Истратил бестолково. И был, к несчастью моему, Я взыскан муз любовью. И даже угодил в тюрьму За склонность к острословью. Курил табак, любил собак. Они меня - тем паче. Прохожий, ты живи не так, А как-нибудь иначе Спиртоноша De Palos de Moguer, routiers et capitaines Portaient, ivres d'un reve heroique et brutal. HEREDIA Шерстяной рукавицею шарит, ероша Гриву спящего страха, мороз по тайге. И мерцает звезда... И бредет спиртоноша. И душа в человеке, что нож в сапоге. В эту ночь, пробираясь по тропам таежным, Может быть душегуб и заведомо - вор, Он мечтает о фарте, почти невозможном, Прометей-похититель и конквистадор. Разве влага, что дремлет в заветных бидонах, Не желаннее света, не чище огня?.. Капитанам морским и бродягам в притонах Тот же чудился зов, их на Запад гоня... Он залечит ценой отмороженных пальцев Эту сердце Кортеса пожравшую боль. В этом мире, Господь, не остави скитальцев, Проносящих в пустыню Твою алкоголь

Примечания

1. От жажды умираю над ручьем. Вийон (фр.) - Первая строка "Баллады поэтического состязания в Блуа" Ф. Вийона (пер. И. Эренбурга).

2. Зимний путь (нем.).

3. Звериный бег

И птичий лет в родную тьму.

Повалит снег -

Блажен, кто спит в своем дому.

- 1-я строфа стихотворения Ф. Ницше "Уединенное" ("Vereinsamt") (пер. с нем. В. Топорова). Кузин допустил неточность: в 4-й строке подлинника нет артикля "eine".

4. Что ж ты сделал, ты, что плачешь, С юностью своей?

- Заключительные строки стихотворения П. Верлена "Le ciel est, par-dessus le toit..." (сб. "Мудрость") (пер. с фр. В. Брюсова).

5. В архиве Б. Кузина имеется также первоначальный вариант этого стихотворения, без заглавия, датированный августом 1944 г. Начало 2-й строфы читается так:

"Ни жизнь тебе, ни ты не должен ей,

А путь давно открыт".

6. Мы вольные птицы; пора, брат, пора... Пушкин. (Примеч. Б. Кузина).

7. Кто с хлебом слез своих не ел... - Начальная строка стихотворения И. В. Гете из романа "Годы учения Вильгельма Мейстера" (пер. с нем. Ф. И. Тютчева).

8. Первая строка стихотворения Ф. И. Тютчева (1836 г.).

9. Строка из стихотворения Е. А. Баратынского "На что вы, дни!..".

10. Первые строки стихотворения О. Мандельштама "Когда Психея-жизнь спускается к теням".

11. "Хорошо темперированный клавир" (нем.) - 2 тома прелюдий и фуг И. С. Баха.

12. Когда веленьем сил, создавших все земное,

Поэт явился в мир, унылый мир тоски... Бодлер (фр.)

- Первые строки стихотворения Ш. Бодлера "Благословение" ("B?n?diction") из кн. "Цветы зла" (пер. с фр. В. Левика).

13. Здесь описана картина В. Ван Гога "Ночное кафе" (1888), которая хранилась в московском Музее нового западного искусства до 1933 г., а затем была продана за границу (ныне находится в галерее Йельского университета, США). Б. С. Кузин, несомненно, видел ее в подлиннике. Картина могла быть предметом бесед с О. Э. Мандельштамом (см. "Путешествие в Армению", гл. "Французы"). Репродукция этой картины была включена в альбомы, изданные Музеем нового западного искусства в 1932 и 1933 гг. Один из этих альбомов прислала Кузину Н. Я. Мандельштам (см. ее письмо от 2.1.39). Альбом хранился у Б. С. Кузина до последних дней его жизни.

Дата публикации: 12.04.2012,   Прочитано: 6103 раз
· Главная · О Рудольфе Штейнере · Содержание GA · Русский архив GA · Каталог авторов · Anthropos · Глоссарий ·

Рейтинг SunHome.ru Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика
Вопросы по содержанию сайта (Fragen, Anregungen)
Открытие страницы: 0.08 секунды