Пожертвовать, spenden, donate
Главное меню
Новости
О проекте
Обратная связь
Поддержка проекта
Наследие Р. Штейнера
О Рудольфе Штейнере
Содержание GA
Русский архив GA
Изданные книги
География лекций
Календарь души36 нед.
GA-Katalog
GA-Beiträge
Vortragsverzeichnis
GA-Unveröffentlicht
Материалы
Фотоархив
Видео
Аудио
Глоссарий
Биографии
Поиск
Книжное собрание
Авторы и книги
Тематический каталог
Поэзия
Астрология
Г.А. Бондарев
Антропос
Методософия
Философия cвободы
Священное писание
Die Methodologie...
Печати планет
Архив разделов
Terra anthroposophia
Талантам предела нет
Книжная лавка
Книгоиздательство
Алфавитный каталог
Инициативы
Календарь событий
Наш город
Форум
GA-онлайн
Каталог ссылок
Архивные разделы
в настоящее время
не наполняются
Поэзия

Шкапская Мария Михайловна (1891-1952)

Из разных сборников стихотворений



О Петербурге

Знаю я — стоит на прежнем месте —
Призрачный и шумный и пустой
Белой уподобленный невесте
С дымчатой измятою фатой.

Жизнь идет широко, заполняя
Странные коротенькие дни.
Звонко одеваются трамваи
В красные и синие огни.

Кажется похожим на когда-то
Виденный и позабытый сон.
Снег лежит как шелковая вата,
Улицы закутаны в картон.

Тонким обаяниям послушна,
Чувствую в душе твои следы —
Весь ненастоящий и воздушный
Город, выходящий из воды.

12.01.1915. Тулуза




Россия


         «Радуйся, яко крови твоея
             капли сладчайшего паче меда
             быша пресладкому Иисусу».
             Житие св. Варвары В-цы

Лай собак из покинутых хижин,
Да вороний немолкнущий крик,
И высоко взнесен и недвижен
Твой иконный неписанный лик.

Ты идешь луговиной степною,
Несносим одичалый твой взгляд,
И под жаркой твоею ступнею
Опаленные травы горят.

С непокрытым челом инокиня
Невозмогших отступных церквей,
Как на смуглых руках твоих стынет
Рудолипкая кровь сыновей.

Потрясая кандальные ковы,
В озаренье вечерних кадил,
Ты влачишь свои вдовьи покровы
Над грядами их тихих могил.

Но Христос Невечерние Славы
Пречестных твоих мук причащен,
И краев твоей ризы кровавой
Поцелуем касается он.

И преслаще сладкого дара
Для ноздрей его неодолим,
Поминальных твоих пожаров
Терпкий запах и горький дым.




***

Боже мой, и присно, и ныне,
В наши кровью полные дни,
Чаще помни о Скорбном Сыне
И каждую мать храни.

Пусть того, кто свой шаг неловкий
К первой к ней направлять привык,
Между двух стольов на веревке
Не увидит ужасный лик.

Пусть того, что в крови родила,
Не увидит в чужой крови.
Если ж надо так, Боже милый,
Ты до срока ее отзови.




***

Петербуржанке и северянке,
Люб мне ветер с гривой седой,
Тот, что узкое горло Фонтанки
Заливает Невской водой.
Знаю, будут любить мои дети
Невский седобородый вал,
Оттого, что был западный ветер,
Когда ты меня целовал.

1922




У антиквара

Читаю Горация в лавке
И стыну под легким пальто.
И стынет со мной на прилавке
На ширме пастушка Ватто.
Да сбоку смеется кольчужно
Изломанный старый доспех,
И мне торопиться не нужно
И с ними расстаться не спех.
А выйду - над Сеной бесстрастной
Ряды золотых огоньков,
И будто от жизни сейчасной
Отстала на много веков.
И те, кого встречу, - чужие,
И речь их странна и нова,
И тех, кто ушли и отжили,
Роднее и ближе слова.
И завтра с Горацием в лавке
Забудусь под легким пальто,
И будет дрожать на прилавке
На ширме пастушка Ватто. 




***

Не творчеств дни, а умирания. 
В них ничего печальней нет, 
Что неоконченными здания 
Останутся на много лет. 
Труд, созидающий строения, 
В пустых стропилах не течет, 
И силу жадную падения 
Не сковывает мерный счет. 
Вдоль белых стен в закатном пламени 
Маляр веселый не поет, 
И не несет суровый каменщик 
К вершинам каменный свой гнет. 
К лесам закрыты с улиц доступы, 
Качается пустая клеть, 
И стен оскаленные остовы 
Кирпичной плотью не одеть. 

Из книги "Кровь - руда" (1922) 





***

Ведь были мы первые крепче и выше, 
И толще деревья и травы длинней. 
И волосы гуще у ночи пушистой, 
И руки упруже у кряжистых дней. 
И внове готовили звери и люди 
Для каждовесенней, для брачной поры, 
И чресла тугие, и крепкие груди, 
И красную кровь для любовной игры. 
Ее проливали и щедро и смело - 
Веселых зачатий живое вино, 
И в жилах оно и кипело и пело, 
И вечное дело родило оно. 



***

И ели впервые и первые пили, 
И первые пилы и первый топор 
С разбегу веселые вещи творили 
И весело крепкий встречали отпор. 
И весело мать для ребенка доила 
Впервые от дикой козы и овцы, 
И первенца в горном потоке обмыла, 
И первый огонь сторожили отцы. 
И были подобны веселому зверю. 
Как часто я вижу их, первых, во сне, 
И вижу костер в полутемной пещере, 
И возле костра оплывающий снег. 




*** 

Пускай живет дитя моей печали, 
Залог нечаянный отчаянных часов, 
Живое эхо мертвых голосов, 
Которые однажды прозвучали. 
Так черноморских волн прибой в начале 
Угрюмой осени плачевен и суров, 
Покорствует неистовству ветров, - 
Но держится челнок на тоненьком причале.

Из неопубликованного сборника 




***

Не оставляй следов неполноценных 
И никаких незавершенных дел - 
Ни сына женщине, которой не хотел, 
Ни писем мартовских - лукавых и забвенных. 
Письмо умрет, но прах его бумажный 
Встревожит, может быть, живого не шутя, 
Не радостно и незаконно даже 
От скудных ласк рожденное дитя. 




***

В ковше Каверинскую Хазу 
Дочитывая на лету, 
Лететь в трамвае разноглазом 
На Николаевском мосту. 
И от пролета до пролета 
Прочитывая про налет - 
Забыть и Хазу, и налеты 
Под бешеный трамвайный лет. 
И спохватившись у Тучкова, 
Что не такой, не тот вагон, 
Что вез когда-то Гумилева 
Через мосты, века и сон - 
Сменить его на первый встречный 
И, может быть, опять не тот 
И дважды опоздать беспечно 
К свиданью деловому - вот 
Какая дань весенним светам, 
Сумятице весенних дней 
От ленинградского поэта. 




***

Тумань мне голову, тумань, 
Как сладко это мне и внове. 
Плывут над временем и кровью 
Твои пустынные дома. 
И синегрудая мечеть 
Отчалила и уплывает. 
И бешеным моим трамваем 
За нею мне не долететь. 
О волны этих рыжих крыш. 
Как подлинно его волненье, 
И как же он кудряв и рыж, 
Безумный ветер современья. 




***

1

Еще висел на ближнем фонаре 
Последний жид, и ветер, озверев 
От горечи, от дыму и от сраму, 
Еще срывал с заборов телеграмму 
О том, что красные далеко от Ростова 
И нечего метаться по-пустому. 
А между тем, в предчувствьи римских ласк 
Свои расчеты меркантильно снизив, 
Как женщина, дрожал Новочеркасск 
От поступи деникинских дивизий. 
Они текли с обозом на восток, 
Созвездиями новый путь измерив, 
Предчувствуя, но все еще не веря, 
Что это в самом деле эпилог, 
Что некому наследственные иски 
Теперь чинить, и что вот в этот год 
Пошел ко дну тяжелый пакетбот, 
Что звали мы Империей Российской. 

2

"Глоток воды". - "Нельзя, закрыта будка". 
"Глоток воды". - "Нам на семью ведро, 
Да очередь с утра по первопутку". - 
"А наша очередь - вот в этот черный ров".
"Глоток воды. А за него возьмите 
Вот эту шаль - теперь уж все равно". 
И черпает, пока не глянет дно, 
И все не может жажды утолить. 
А после, уходя в глухую ночь, 
Не поглядит умышленно назад, 
Но щупают его через цепочку 
Опасливые серые глаза. 
Два слова вскользь, о гуннах и Аттиле - 
(На ставнях болт, а на дверях замок) 
И - жадно мерит шаль перед трюмо 
При тусклом свете маленьких коптилок. 
О, обыватель, в полушубке вошь, 
Как о тебе страшна доныне повесть - 
Ты за жилетку жизнь отдашь, 
За соль выменивая совесть. 
Так вымерены торные тропинки, 
Так дорого яйцо к Христову дню, 
Гусь к Рождеству, да к Троице ботинки, 
Да то, что хата встала на краю. 
Пусть под окном идет, шатаясь, время, 
И пусть лежит в обломках старый мир - 
Грызясь за них и с этими, и с теми, 
Используешь ты их на свой сортир.
 
3

Где же, матери, ваши дети? 
Руки слабы, ветер силен. 
Видно, сдул их веселый ветер, 
Скифский ветер с семи сторон. 
Как он свищет и как он воет 
В этот страшный меченый год, -
Было двое их, помнишь, двое, 
А не стало ни одного.
В полушубке и в куртке новой 
Синеглазый мальчик кадет 
Уложил во рву под Ростовом 
За царя свои девять лет. 
Ветер путал волосы ночью 
И какие-то нес слова, 
Полотняным его платочком 
Утирала глаза трава. 
И пока искали в мертвецкой 
Между штабелей синих тел - 
В промежуток от смерти к детской 
Скифский ветер, смеясь, летел. 
А другой - ты припоминаешь - 
Шрам над бровью наискосок, 
И в глазах синева такая ж, 
И такой же сухой песок. 
Как неведеньем мы богаты - 
Это матери невдомек. 
Может быть, это он для брата 
У винтовки спустил курок. 
А теперь в городской больнице 
Грудь, проколотая штыком, - 
И ему ничего не снится 
Про тебя, про отца и дом. 
Как стояла она над этим 
Под покровом из кумачу - 
Был к ней добрым веселый ветер - 
Загасил ее, как свечу. 
И над сердцем ее тяжелым 
Так мягка и легка земля. 
Ветер, ветер такой веселый, 
Так просторны твои поля. 

4

Дали волю любить Колю, 
А теперь хотят унять, 
Опустили камень в воду - 
Тяжело теперь поднять. 
Колю знаю по походке - 
Вот к окошку подошел. 
Мы теперь товар не ходкий, 
Спрос на мальчика пошел. 
Ой, подруженька, с вечорки, 
Нам с тобою не дружить - 
Радость-горе мы делили, 
А любовь не поделить. 
Крутит ветер посконный подол, 
Ветер весел, да темен дол, 
Ой и редок в задолье лен - 
Гдей-то видано до наших ден, 
Чтобы девка набивалась сама, 
Только б девичья наполнилась сума.

1924 (?)
Публикация Светланы Шкапской 



Дата публикации: 04.01.2011,   Прочитано: 6431 раз
· Главная · О Рудольфе Штейнере · Содержание GA · Русский архив GA · Каталог авторов · Anthropos · Глоссарий ·

Рейтинг SunHome.ru Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика
Вопросы по содержанию сайта (Fragen, Anregungen)
Открытие страницы: 0.11 секунды